В лесной глуши

Фуэнтес Эухенио

19 сентября, вторник

Я просматриваю записи, сделанные в последние недели. Странно, что в них нет ничего радостного, будто не случилось того, из-за чего я могла бы почувствовать себя счастливой и захотела бы написать об этом. Иногда мне кажется, что я прибегаю к дневнику только за тем, чтобы высказать то, что меня беспокоит. И тем не менее мне бы хотелось, чтобы здесь было больше другого настроения – радостной гордости оттого, что удалось закончить хорошую картину, хорошего самочувствия после занятий любовью, забавных историй, которые заставят меня смеяться, даже когда буду перечитывать их через пятьдесят или шестьдесят лет, когда эти голубые чернила потемнеют и бумага пожелтеет. Но если врать – для чего тогда дневник?

30 сентября, суббота

Вчера он меня испугал.

Но страх – отнюдь не невинное чувство. Испытанный мною страх – цена, которую мне пришлось заплатить за то, что произошло прежде. Все началось из-за глупого спора: каким маршрутом ехать к друзьям, куда нас пригласили на ужин, в дом, где я уже неоднократно бывала. Маркос же дороги не знал. Он вел машину, не обращая внимания на мои советы. В результате мы заблудились и здорово опоздали. Ужин прошел более или менее нормально, но на обратном пути ситуация повторилась, и мы начали спорить на повышенных тонах. Хотя было очевидно, что он тоже прав – его маршрут вполне имел право на существование, – никто из нас не сдавался. Ни я не желала признать его правоту, ни он не хотел оценить мои подсказки. Обстановка накалилась, мы дошли до того, что начали кричать, как никогда раньше, вроде тех супружеских пар, что презирают и всячески унижают друг друга, но тем не менее никак не решаются развестись. Меня до глубины души ранили его слова, сказанные, когда еще можно было избежать ссоры: «Посмотрим, будем ли мы продолжать играть в счастливую пару, после последних событий». Как я поняла, он имел в виду Арменголя – потому что ничего не знает о других случаях, – и раскаялась, что проявила слабость и как-то в постели все ему рассказала. Надо было послушать Камилу, такую сметливую и расчетливую; она считает, что измены надо отрицать, отрицать и еще раз отрицать, даже если тебя поймали с поличным, – все равно отрицать.

Лучше бы нам расстаться, пока это можно сделать безболезненно. Но парадокс в том, что именно сейчас мне стало казаться, будто я очень люблю его и именно сейчас он мне очень нужен.

Продолжаю про наш спор: когда я выходила из машины, он с силой сжал мою руку, схватив ее выше локтя. Именно в этот момент мне стало страшно. Но я отчетливо поняла, что нельзя показывать ему страх, иначе он сделает мне еще больнее. Какими слабыми делаемся мы, женщины, когда пугаемся, и какими сильными делаются мужчины, угрожая кому-либо. Думаю, именно страх, вместе с физической слабостью, делает нас такими уязвимыми. Я не хочу терять Маркоса, но и отношения, где один командует, а другой подчиняется, тоже не для меня.

3 октября, вторник

Наконец этим утром я смогла точно вспомнить сон, который видела несколько раз и который всегда ускользал от меня прежде, чем я успевала запечатлеть его в памяти. Когда прозвенел будильник, я лежала потрясенная, не открывая глаз, стараясь ухватить каждый образ. Не знаю, можно ли назвать такой сон кошмаром, но, проснись я от него посреди ночи, точно была бы вся мокрая от холодного пота.

Я вела поезд по стране, разделенной на две зоны гражданской войной, и должна была отвезти людей из одной зоны, в другую. Боялась я тем не менее не бомбежек, а тех, кого везла: это были прокаженные, разбитые параличом и теряющие куски плоти. Их выгнали из госпиталей, чтобы освободить место для многочисленных раненых. Когда нам удалось переехать на ту сторону – на каждом вагоне был нарисован красный крест, – генералы стали отказываться взять моих пассажиров в свои больницы, ссылаясь на то, что те переполнены, хотя я-то знала, что здесь просто боятся распространения заразы. После того, как больным в окна поезда бросили несколько мешков черствого хлеба, меня заставили повернуть назад. Я пересекла линию фронта и очутилась там, откуда приехала, и снова – отказы и запреты, и снова мне велели ехать обратно. Никто не мешал мне просто сойти и покинуть поезд смерти, но почему-то я не могла этого сделать. В небе уже появились стаи стервятников, следующих за поездом, как дельфины за большими кораблями. Они с нетерпением ждали кусков мяса, время от времени вылетавших из окон, и с жадностью на них набрасывались. Иногда они отставали на час, чтобы сожрать труп, который выкидывали сами пассажиры, когда кто-то умирал, но немного погодя опять настигали наши мрачные вагоны. Снова и снова меня заставляли ехать и возвращаться, ехать и возвращаться, не давая нигде остановиться.

Знаю, что этот сон как-то связан с моим плохим настроением, – я всегда вижу его именно в такие дни, когда напряжена или нахожусь в подавленном состоянии. Но толковать его не хочу. Не желаю превращать свой дневник в диван психоаналитика. Точно могу сказать лишь одно: на этой неделе я чувствую себя так, словно хочу со всеми поссориться. С Камилой, которую с каждым, днем все меньше волнует качество того, что мы выставляем, и критерии, по которым мы это делаем. Она озабочена лишь деньгами. Но ведь, открывая галерею, мы думали

не только о деньгах. С Маркосом – он хоть ничего и не говорит, но я знаю, что он думает. С Эмилио, который начал становиться агрессивным, чего я за ним никогда не замечала, будто я виновата в том, что ему не удается сотворить ни одной более или менее стоящей скульптуры. Сейчас он похож на грубого мужлана, который даже дорогу женщине не уступит.

Временами мне кажется, будто я окружена бесполезными людьми, мешающим мне балластом, но не могу отказаться от них – иначе на моем пути останутся трупы. Ну вот, я все же вывернула наизнанку свой сон, сама того не желая. Было бы здорово написать этот поезд на большом полотне, сделать такой огромный барочный триптих – из тех, что занимают всю стену залы во дворце.

Может, я сама причиняю всем им какой-либо вред, но не могу этого избежать – ведь я такая, какая есть. Хотелось бы отдохнуть с человеком, который сумел бы пару часов просто побыть рядом и помолчать. Пара часов без ощущения, что мы обязательно должны разговаривать.

4 октября, среда

Если когда-нибудь, когда меня уже не будет, кто-то будет читать этот дневник, мне бы не хотелось, чтобы это был мой сын. Дети – худшие судьи, потому что идеализируют родителей и с трудом прощают им ошибки. И наоборот, я бы нормально отнеслась к тому, что мои записи прочитают внуки, ведь очи отнесутся к ним с той снисходительной нежностью, с какой рассматривают старинные фотографии своих предков. Или какой-нибудь незнакомец – от него я жду удивления и понимания; думаю, дойдя до последней страницы, заинтригованный, он стал бы искать мой снимок – посмотреть, как я выглядела.

16 октября, понедельник

Выходные, проведенные в Мадриде, были тоскливы, и скучны. Решено: на следующий уик-энд снова еду в Бреду. Одна. Сейчас мне это необходимо больше чем когда бы то ни было. Именно так я и сказала Маркосу.

17 октября, вторник

Сегодня совершенно случайно встретилась с Арменголем. Я не видела его уже шесть или семь месяцев, и сейчас, на улице, при свете дня, мне показалось, что он постарел на шесть или семь лет. Он был плохо выбрит, в мятой одежде; та расхлябанность, что беспокоила меня в нем раньше, теперь, когда он живет один, еще более заметна. Вопреки желанию, я все же согласилась выпить с ним кофе. Стоило внимательно посмотреть ему в глаза, и он уже решил, что мы можем начать все заново. Арменголь тут же изменил тон, пустился в воспоминания, и я почувствовала себя очень неловко. Ведь это было так давно, а он все еще продолжает лелеять надежду. Я отказалась встретиться с ним на следующий день, «чтобы поговорить». Сказала, что у меня много работы, поэтому нет времени, и что в конце следующей недели я уезжаю.

Я не ощущаю себя виноватой, и во мне нет никакой жалости к нему, лишь какое-то гнетущее чувство – так всегда бывает, когда отказываешь кому-то.

18 октября, среда

Сегодня мы открыли выставку со скульптурами Эмилио. Народу меньше, чем ожидалось, и похвалы вялые – всегда скрывающие разочарование. Боюсь, она не будет иметь никакого успеха.

19 октября, четверг

Хочу порвать с Маркосом. Мы снова поссорились, и снова я испытала страх. Почему он меня не бросит, если не может ужиться с моим прошлым? Почему продолжает встречаться со мной и ведет себя то замечательно, то как будто презирает? Сегодня он пришел в студию, когда я его не ждала. Даже не позвонил, чтобы предупредить, как он обычно делает, зная, что я рисую. Вчера у нас был отличный секс. Закончив, мы приняли ванну, а потом, помывшись и потерев друг другу спину и пальцы ног, снова пришли в возбуждение и занялись любовью прямо в воде, как моллюски. Он был восхитителен, очень нежен и, не торопясь, дарил мне свои ласки. Секс для любви – как кислород: он очищает ее от шлаков, лечит и обновляет. Секс может существовать без любви, как в пустыне существует кислород, который никто не использует. Но не могут любовные отношения продержаться без благотворного влияния физического контакта, как не может быть жизни на Луне.

Мне казалось, что в тот вечер закончилась черная полоса, длившаяся уже достаточно долго, но сегодня поняла: это было всего лишь вроде моего последнего желания перед казнью. Сегодня днем в студии Маркос опять был груб и резок со мной, будто решил, что проявил вчера слабость и теперь злился на себя за это. Не могу и не хочу привыкать к переменам в его настроении. Я хотела бы спасти наши отношения. Знаю, что мои чувства к нему воскресли, хотя я считала их погасшими, но если он не расположен принять их, я ничего не могу поделать.