В литературной разведке
Шрифт:
Пошел восьмой год после поездки Короленко в Уральск, а писатель не мог забыть ярких впечатлений, оставшихся после встреч с уральскими казаками.
«Каждый раз, как приходит лето, — писал он в майском письме 1908 года Макару Егоровичу, — мне вспоминается Уральск, сады, ферма и хочется перемолвиться с Вами, вспомнить наше путешествие по степям и станицам. Хорошее это было лето. Наши все тоже вспоминают и сады, и милую семью Каменских, и Вас обоих, и «просвещенного мореплавателя», вообще всех вас. А теперь мы с Авд. Семеновной, м. прочим, опять на лоне природы, в Хатках. Идет дождь, и мне так живо вспоминается, как мы с Вами путались в киргизской степи, потеряв дорогу. Тогда ведь нас тоже здорово промочило!» {48}
48
Там
Одновременно с письмом он высылает свою книгу «Отошедшие» с автографом:
«Макару Егоровичу и Любовь Петровне Верушкиным на добрую память».
Владимир Галактионович знал, что Верушкин нуждается и деликатно предложил свою помощь — выплату стипендии одному из его детей на ближайшие год-два по 100 или даже по 150 рублей.
«Пожалуйста, дорогой Макар Егорович, не откажите мне в этой просьбе, — пишет он. — Ведь почти наверное могу предположить, вспоминая Вашу семью, что Вам приходится-таки трудно. А я буду знать, что стипендия пошла в дело. Итак, отвечайте — согласием, и с будущего же учебного года мы это дело наладим».
Мысль о помощи семье уральского учителя захватывает Короленко. Он настойчиво развивает ее в очередном письме:
«Я все-таки желал бы, чтобы начать это дело не с 1909, а с 1908 года, — пишет он. — А на что именно будут употреблены деньги — мне все равно, лишь бы именно на дело воспитания детей. Откладывать мне бы не хотелось: мало ли что может случиться. Жизнь полна разными неожиданностями и случайностями. Итак — начнем после каникул!» {49}
В сентябре Короленко опять возвращается к мысли о выплате стипендии. Перед отъездом на Кавказ он запрашивает Верушкина, когда и куда направить деньги, сразу ли все 100 или по 50 в полугодие? Возвратившись в Полтаву после поездки на Кавказ, Владимир Галактионович, наконец, получает согласие Макара Егоровича и тут же переводит ему 50 рублей. Одновременно он сообщает: получил телеграмму из редакции о том, что арест с 9-й книжки «Русского богатства», где была опубликована статья Елпатьевского, снят.
49
Там же, л. 2 (оборот).
Мартовское письмо 1909 года начинается с извинения за задержку высылки стипендии по сложившимся обстоятельствам, что впредь он не будет опаздывать и будет вносить плату за обучение в установленные сроки. Тут же Владимир Галактионович сообщает, что днями выезжает в Петербург на собрание по «Русскому богатству» и в марте надеется выпустить первую часть своего «Современника» отдельными изданиями, которые пришлет в Уральск.
Макар Егорович пожаловался писателю на плохую доставку журнала «Русское богатство» и незамедлительно получил ответ. Короленко просил обстоятельно изложить все подробно и послать эти точные сведения в контору редакции. Он был уверен, что недоразумение тотчас же разъяснится. Не ограничиваясь этим, он сам пишет в «Русское богатство» по этому поводу.
В Уральском войске происходит реформа. Писатель узнает об этом из газет лишь в самых общих чертах. Его интересуют подробности. Он просит Макара Егоровича ответить на возникшие вопросы:
«1) Как отнесутся уральские казаки к появлению среди них илечан? 2) А если уральские захотят поселиться на Илеке? Как тогда будет с переделенными уже землями? И т. д.». И тут же добавляет: «Я не думаю, чтобы мои статьи имели тут какое-нибудь влияние: администрация с литературой едва ли справляется» {50} .
50
Там
В апреле из редакции «Русского богатства» приходит ответ на запрос Короленко о причинах неполучения журнала в Уральск, и он пересылает открытку Верушкину. И в этом, казалось бы незначительном факте, проявилась обязательность писателя. Он по-прежнему проникнут заботой о семье Макара Егоровича.
«Очень был бы рад найти в Москве какую-нибудь работу для Вашей дочки, но трудно это устроить, живя в Полтаве, — пишет он в октябрьском письме. — В Москве у меня сестра, но у нее расхворалась дочка, и она с ней уехала надолго на юг. Когда вернется, напишу ей или поговорю в ноябре, когда буду проезжать через Москву, но, конечно, не уверен, что удастся скоро что-нибудь найти» {51} .
51
Там же, лл. 9—9 (оборот).
Владимир Галактионович делится с Верушкиным своими невзгодами.
«Вы, наверное, читали в газетах, что против меня возбуждено обвинение цензуры в неуважении к верховной власти и кощунстве. Первое судебная палата уже сняла. Второе окр. суд, наверное, тоже снимет. Очень уж напоминает травлю».
В половине 1910 года у Короленко выходит отдельным изданием его знаменитая статья «Бытовое явление», направленная против смертных казней, применявшихся царским правительством главным образом к участникам революционного движения. Он пишет об этом Верушкину и посылает ему, а через него другим уральцам свою книжечку. При этом Короленко обращает внимание, что на странице 70-й они найдут эпизод, относящийся к Уральску, и просит:
«Если Вы знаете что-нибудь об деле более подробно, — был бы благодарен, если бы черкнули».
В мартовском письме этого же года Короленко делится с Верушкиным своими печалями, рассказывает о серьезной операции дочери, о неприятных «неожиданностях» по работе в журнале: «Одним словом — дела не хвали». Он намерен выехать в Крым к семье, там спокойно поработать, «если ничего не возразит шальной Думбадзе» — ялтинский генерал-губернатор, самодурство которого писатель клеймил в своих статьях.
1911 год — год перерыва в переписке Короленко с Верушкиным. Объяснить это не трудно. Чрезмерная загрузка по работе в редакции, смерти близких ему людей — В. Ивановского и П. Якубовича-Мельшина, болезнь Анненского, арест и отбывание в крепости Пешехонова, хлопоты о Б. Лагунове, стрелявшем в Чите в начальника тюрьмы. Многочисленные выступления в печати. Обращение «К русскому обществу» по поводу предстоящего процесса — дела Бейлиса, взволновавшего писателя, храбро вступившего в защиту человека против царского правосудия.
И вполне естественно мартовское письмо 1912 года, присланное из Петербурга, Короленко начал с сообщения о пережитых неприятностях. Он рассказал Верушкину о том, что с октября прошлого года «тянет такую упряжку» по редакции, что «совершенно запустил переписку».
«Наши обстоятельства Вы как читатель «Р. Бог.», вероятно, знаете: 2 товарища мои (Пешеходов и Мякотин) смолкли — сидят в крепости. В январе захворал Анненский. Теперь я с октября безвыездно живу в Петербурге на черной журн. работе. И еще так придется до осени. А там, пожалуй, и сам отправлюсь куда-нибудь на покой в крепость… На мне теперь три дела, и «по совокупности» едва ли отделаюсь от всех. Не такие времена нынче» {52} .
52
Там же, ф. 135/III, К. 60, П. 47, л. 28.