В лучах мерцающей луны
Шрифт:
— Хотела видеть тебя, — запинаясь, проговорила она. — Собиралась, если потребовалось бы, поехать вслед за тобой в Фонтенбло, сказать… предотвратить…
Он повторил, как прежде, настойчиво:
— Что сказать? Что предотвратить?
— Сказать, что должен быть другой способ… пристойный способ… разойтись… без того ужаса — ужаса ехать с женщиной…
Он воззрился на нее, а потом рассмеялся. Кровь бросилась ей в лицо. Он смеялся знакомым звонким смехом, и это причиняло боль. Какое право он имеет в такой момент смеяться как прежде?
— Прости;
Она резко вскинула голову:
— Какого?
— Чтобы этой женщиной была ты… Дорогая моя! — Он перестал издевательски улыбаться, подошел, взял за руки. — Дорогая моя, неужели ты не видишь, что мы оба чувствовали одно и то же в одно и то же время. Ты лежала без сна всю ночь, так ведь? Я тоже не мог заснуть, все думал. Каждый раз, когда били часы, я говорил себе: «Она тоже это слышит». И встал до света, собрал чемодан — потому что решил, что ноги моей больше не будет в той ужасной гостинице, где я жил, как в аду, последние три дня. И я поклялся себе, что уеду с женщиной первым же поездом, — и это я намерен сделать, дорогая.
Она стояла перед ним, онемев. Да, онемев: это было самое худшее! Потрясение было слишком велико, она едва понимала, что он говорит. Вместо этого отметила, что снова оторвана кисточка на шторе (ох эти дети!), и смутно думала о том, не случится ли что с багажом в ждущем такси. Рассказывают, всякое случается…
Его голос вновь дошел до ее сознания.
— Сюзи! Послушай! — умолял он. — Ты сама должна понимать, что это невозможно. Мы женаты — разве это не единственное, что имеет значение? О, знаю… я вел себя как скотина: проклятый высокомерный осел! Ты б его так не отлупила, как я его лупил! Но не это главное. Главное, что мы женаты… Женаты… Разве это что-то не значит для тебя, что-то… незыблемое? Я и не мечтал о таком… что будет именно так. Все, что я могу сказать, — это то, что, по-моему, люди, которые не чувствуют этого, не женаты по-настоящему… и им лучше расстаться, намного лучше. Что же до нас…
Она выдохнула сквозь слезы:
— Это то, что я чувствовала… и то же самое сказала Стреффу…
Он стиснул ее в объятиях:
— Дорогая! Дорогая! Ты сказала ему?
— Да, — задыхаясь, проговорила она. — Вот почему я живу здесь. — Она помолчала, потом спросила: — А ты сказал Корал?
Она почувствовала, как его объятия ослабли. Он чуть отстранился, но продолжал обнимать ее, хотя и опустил голову.
— Нет… я… не сказал.
— Ник! Но тогда?..
Он снова прижал ее к себе, возмущенный:
— Тогда что? Что ты имеешь в виду? Да какая разница, сказал или не сказал?
— Но если ты сказал, что женишься на ней… — (И все равно в ее голосе звучали серебряные колокольчики.)
— Женюсь на ней? Женюсь? — эхом отозвался он. — Как я мог это сказать? Что, в конце концов, значит жениться? Если это вообще что-нибудь значит, то я женат — на тебе! Я же не могу предложить Корал Хикс просто прийти ко мне жить, правда?
Плача и смеясь, она прижималась к его груди,
Некоторое время они молчали, потом заговорили вновь.
— Знаешь, ты сама это вчера сказала.
— Вчера? — Она вернулась из солнечных далей.
— Да, упомянув о словах Грейс Фалмер, что двух людей, которые столько пережили, невозможно разлучить…
— Понимаешь, пережить — это не главное. Главное, пережить вместе, — перебила она его.
— Вместе — вот именно! — ухватился он за это слово, будто только сейчас созданное, чтобы определить их случай и можно было не трудиться искать другое.
Звякнул колокольчик на входной двери, и они вздрогнули. В окно они увидели шофера такси, жестами спрашивающего, что делать с багажом.
— Он хочет знать, не оставить ли его здесь, — засмелась Сюзи.
— Нет-нет! Ты едешь со мной, — заявил ее муж.
— Еду с тобой? — Она снова рассмеялась — настолько нелепым было предложение.
— Конечно, и притом немедленно. А ты как думала? Что я уеду без тебя? Беги наверх и собери свои вещи, — скомандовал он.
— Мои вещи? Мои вещи? Но я не могу бросить детей!
Он воззрился на нее со смесью негодования и изумления:
— Не можешь бросить детей? Чушь! Ты же сама сказала, что собиралась ехать за мной в Фонтенбло…
Она снова покраснела, на сей раз смущенно.
— Я не понимала, что делаю… я должна была найти тебя… но собиралась вернуться сегодня же вечером, невзирая ни на что.
— Ни на что?
Она кивнула и решительно встретила его взгляд.
— Нет; но по правде…
— По правде, я не могу оставить детей, пока Нат и Грейс не вернутся. Я обещала.
— Да, но ты тогда не знала… Почему, черт возьми, их няня не может присмотреть за ними?
— Никакой другой няни, кроме меня, здесь нет.
— Господи!
— Но осталось всего две недели, — взмолилась она. — Две недели! Знаешь, как долго я была без тебя!
Он схватил ее запястья и прижал к груди.
— Поедем со мной хотя бы на два дня… Сюзи! — просил он.
— Ой, — воскликнула она, — ты в первый раз назвал меня по имени!
— Сюзи, Сюзи и… моя Сюзи… Сюзи! А знаешь, меня ты назвала по имени только раз.
— Ник! — выдохнула она умиротворенно, словно один этот слог был магическим семечком, из которого выросло огромное дерево, чтобы укрыть их под своей кроной.
— Ну так, Сюзи, будь разумной. Поедем!
— Разумной… ох, разумной! — всхлипывала она сквозь смех.
— Тогда неразумной! Так даже лучше.
Она отклонилась от него, потом снова прильнула:
— Ник, я поклялась, что не оставлю их; и не могу. Дело не только в обещании, которое я дала их матери… а в том, чем они сами стали для меня. Ты не знаешь… Не можешь представить, чему они меня научили. Они временами ужасные проказники, потому что очень талантливы, но, когда они ведут себя хорошо, они умнейшие люди, каких я знаю. — Она помолчала, потом вдруг ее осенило, и она воскликнула: — А почему нам не взять их с собой?