В львиной шкуре 2
Шрифт:
— Отчего же так?
— Знамо отчего! — ответил настоятель и, чокнувшись с Константином и Афанасием, влил в себя очередную стопку, после чего с удовольствием захрустел солёным огурцом и, жуя, продолжил, — новгородские бояре сами жируют, а людишек земских в чёрном теле держат, обирают почём зря. Так им и этого мало! Решили они Новгород под власть схизматиков латинских отдать, веру предать православную. Вот и наказал их Господь Бог за алчность ненасытную…
— Слышь, отец, ты так рассказываешь, словно сам в тех событиях принимал участие, — усмехнулся адмирал.
— Зачем мне принимать?
— Понятно, — вздохнул адмирал. — Дерутся православные меж собой, дерутся, убивают друг друга почём зря, а земли богатые пустыми стоят…
— Это про какие земли, дон Константин, ты речь ведёшь? — навострил ушки настоятель.
— Про те, откуда пришёл сюда.
— Отчего же они пустынными стоят?
— Беда случилась у нас два десятка лет назад, мор большой прошёл, многие жизни унёс. Благо справились с напастью, научились ей противостоять. Земля окрепла после болезни, многие стада животных пасутся нынче на ней, рыбы в реках плавает без счёта, в горах руда томится в избытке, на полях трава выше роста человеческого… Лишь монастырей на земле не видно, ибо некому жить в монастырях, отцов святых не хватает. Живут людишки сами по себе, забывая о слове Божьем.
— Как сами по себе? — изумился настоятель. — Ни дани, ни оброка не платят?
— Без присмотра, конечно, никого не оставляем. Император малые дружины держит повсюду, чтобы за порядком следили и рубежи блюли. Только земли богатой много, а людей мало. Некому её обрабатывать. Вот и стоит она сама по себе. Император и рад бы отдать эти земли кому-нибудь в пользование, только в ближайших к нам странах басурмане да язычники живут… Разве можно им разрешать селиться в богатых землях, на которых нет монастырей православных?
— Нельзя, дон Константин, никак нельзя! — пьяно покачал головой настоятель.
— Вот! Умные речи глаголешь, — подольстил адмирал. — Может быть, поговорил бы ты с людьми, но так, чтобы без лишнего шума, якобы есть земли богатые, где им всегда рады будут? А я за это отблагодарю тебя щедро.
— Поговорить-то можно, отчего же не поговорить? — почесал настоятель свою куцую бороду. — А если человек гол, как сокол, как ему жить на новом месте?
— За это не переживай. На первое время снабдим всем самым необходимым и от налогов на пять лет освободим. Слово даю. Моими устами сам император говорит! А пока держи, — Константин достал увесистый мешок с серебряной монетой, весивший не менее трёх килограмм, и положил на стол перед настоятелем.
— А как осерчает Московский князь, узнав, что вы людей к себе увозите? — не смотря на опьянение, осторожность настоятель до конца не растерял.
— Я у Московского князя без его разрешения брать ничего не собираюсь, но разве эти земли не Новгороду принадлежат? И разве не вольны люди сами выбирать, где им жить? — и Константин внимательно поглядел на игумена. — И ещё, с Великим князем я о людях обязательно поговорю, только запомни, наши с тобой договорённости — это лишь наши
— Ох, змей, искушаешь ведь ты меня! — воображение настоятеля заставило его от нетерпения заёрзать на месте.
— Отче, — обратился молчавший до этого Никитин, — дону Константину можешь верить, как самому себе. Я с ним в разных приключениях побывал, но слово своё он держал крепко. А страна у них действительно прекрасна и богата. Народ дружелюбный и общительный. Завяжем торговлю между нашими державами, люди всё равно туда потянутся, посольства станут ездить друг к другу. Те, кто поедет в числе первых, получат б'oльшую выгоду…
— Так что, отец, думай, — продолжил адмирал, — да с людьми поговори. Мы у тебя ещё недельку погостим, а потом нам дальше двигаться надо. Надеюсь, к этому времени приблизительный ответ сможешь дать?
— Хорошо, — кивнул настоятель, убирая со стола мешочек с деньгами.
Утро выдалось пасмурным. Капли мелкого дождя робко постукивали по крыше, стекали по ней и испуганно шлёпались в небольшие земляные выемки, выбитые их более ранними товарками.
Настоятель по привычке проснулся засветло, но с лавки не вставал, лежал, прислушиваясь к самому себе. "Эх! Хорошая у них бренди, — подумал он, — в голове не шумит, с души не воротит. Правда, пить хочется". Но тут же, позабыв о жажде, скинул с себя овчинный тулуп, которым укрывался, и стал шарить рукою под лавкой. Мешочек с деньгами лежал на месте. Успокоившись, быстро встал, нащупал на печи кресало, с его помощью запалил огарок свечи, потом жадно осушил ковш воды и в тусклом свете дрожащего язычка пламени принялся пересчитывать монеты. Были они разными, попадались и силиквы, и динарии, и дирхемы, и пенни, и денье. Были и такие, которые даже не доводилось ему видеть. В конечном итоге общий вес полученных монет составил примерно восемнадцать рублей серебром — цена восьми неплохих деревенек или шести хороших боевых коней.
Убрав монеты обратно в мешочек и спрятав его под половицею за печкой, игумен снова опорожнил ковш воды, после чего бухнулся на колени перед святым ликом и принялся усердно молиться. В этой позе и застал его стук о деревянное било, которым келарь созывал братию к заутрени.
Выйдя из кельи, настоятель немного оторопел. Возле церкви аккуратно выстроились воины с пришедших вчера кораблей. Все были в одинаковых накидках, которые защищали от дождя. "Эх! Какая паства!" — с умилением подумал он, осеняя собравшихся крёстным знамением, и гордо зашагал к храму.
После необычной заутрени, которая длилась несколько дольше, игумен уединился с одним из братьев в келье. Долго что-то писал, после чего поставил на бумаге печать, спрятал её в небольшой деревянный тубус, который тоже опечатал.
— Слушай меня, Иаким, внимательно, — обратился он к смиренно стоящему в ожидании мужчине, — возьмёшь с собой снеди на пару дней, лодку покрепче и отправишься в Соломбалу (район современного Архангельска). Придёшь там к старосте и передашь вот эту бумагу.
— Хорошо, отче.