В мире античных свитков

Борухович В. Г.

Главная масса обугленных папирусов была обнаружена с 19 октября 1752 г. по 25 августа 1754 г. в библиотеке виллы. Но отдельные экземпляры были найдены и в таблинуме, а также в перистиле (хозяева виллы принадлежали к читающим людям, которые с книгой не расставались). По мнению Доменико Компаретти, всего в библиотеке Пизонов хранилось до 800 свитков, но некоторые исследователи увеличивают эту цифру до 1860 [202] . Разногласия объясняются тем, что многие свитки оказались разорванными на части, и точно учесть их первоначальное количество практически невозможно. Свитки хранились в шкафах высотой несколько выше человеческого роста, которые стояли вдоль стен небольшого помещения, предназначенного для ученых занятий. В центре также стоял шкаф, в котором хранились папирусные свитки.

202

См. Comparetti D. Villa Ercolanese dei Pisoni, Atti dell. Accademia dei Lincei, cl. storica, V, 1880; Comparetti D., da Petra G. La villa Ercolanese dei Pisoni e la sua biblioteca, Tor., 1883; Vogliano A. Epicuri et Epicureorum scripta in Herculanensibus papyris servata. Berl., 1928.

Книги,

в подавляющем большинстве написанные на греческом языке, состояли из сочинений философов эпикурейского толка. Об этом свидетельствовал и подбор бюстов, украшавших библиотеку — там стояли небольшие бюсты Эпикура и его учеников — Метродора, Гермарха, Демосфена, а также бюст Зенона. То, что Пизоны увлекались эпикурейской философией, не представляет собой ничего удивительного — не один Гораций считал себя «свиньей из стада Эпикура». Такие известные лица, как Кассий Лонгин, Вибий Панса, известный из переписки Цицерона Фадий Галл (Ad Fam., VII, 26, 1; IX, 25, 2) относились к числу римских приверженцев этой философии. Они собирались чаще всего в Неаполе, который стал центром эпикурейской философии в Италии (нельзя не обратить внимания на то, что Геркуланум находился от Неаполя в непосредственной близости).

В шкафах библиотеки Пизонов латинские книги лежали вверху, и они более всего пострадали. Особый интерес представляет собой открытая здесь поэма, прославляющая победу Октавиана при Акции и его египетский поход [203] .

Усилия, затраченные на прочтение этих документов, не всегда увенчивались успехом. Обугленные свитки слепились и при попытке развернуть их крошились на мелкие части, на которых уже ничего нельзя было различить. Их пытались обрабатывать водяным паром, парафином, альбумином, глицерином, но все было напрасно. Перед трудностью задачи спасовали такие крупные химики, как Юстус Либиг. Лучше сохранились, по вполне понятным причинам, внутренние части свитков, но и те с трудом поддавались прочтению.

203

См. Bassi D. I papiri Ercolanesi latini, Aegyptus, VII, 1926, 203–214.

Наибольших успехов, однако, в этом трудном деле добился скромный генуэзский священник из ордена пиаристов, падре Антонио Пьяджо. Он изобрел специальную «машину» — станок, напоминавший переплетный, который состоял из нижней доски, игравшей роль стола, поворачивавшегося на деревянном винте, и верхней доски, тонкой и узкой, в которой были проделаны отверстия в виде решетки, куда продевались шелковые нити (их можно было натягивать и расслаблять). К поверхности свитка, который предстояло развернуть, приклеивались небольшие полоски, соединявшиеся с этими нитями. Путем постепенного натяжения слои папируса отделялись один от другого. Первым папирусом, который удалось развернуть отцу Пьяджо, было сочинение Филодема «О музыке». Более двух столетий продолжалась работа по реставрации папирусов Геркуланской библиотеки, не законченная по сие время. Большинство открытых свитков хранится в Неаполитанской национальной библиотеке, часть — в библиотеке Оксфордского университета (Бодлейана).

Особенно широко среди Геркуланских философских папирусов были представлены сочинения того самого Филодема, с которым хозяин виллы Л. Кальпурний Пизон находился в дружественных отношениях. Некоторые труды этого философа представлены здесь в двух-трех экземплярах. Но, к сожалению, лишь немногие из свитков имеют субскрипцию с указанием имени автора и названия сочинения. Часто отсутствует либо то, либо другое, или же то и другое вместе. Среди книг, автором которых является Филодем, встречаются сочинения по логике (наиболее важен папирус № 1065), но подавляющую часть (треть опубликованных неаполитанскими издателями свитков) составляют сочинения по риторике. Из них особенно важен папирус № 1506 — единственный, на котором мы можем прочесть почти все 100 колонок текста.

Обилие сочинений по риторике вполне объяснимо: искусство публичной речи в Риме I в. до н. э., когда библиотека Пизонов была составлена, достигло наивысшего расцвета и было необыкновенно популярным. Ораторская проза была художественной прозой римлян конца республики, и читатели не только черпали в ней высокое эстетическое наслаждение, но и находили поучительный материал, помогающий ориентироваться в бурной политической жизни Рима, оценки событий, программы борющихся группировок…

Как было организовано издание книг, предназначенных для широких масс римских читателей?

Некоторые сведения, могущие пролить свет на всю проблему в целом, можно отыскать в обширной переписке Цицерона — особенно в его письмах к Аттику.

Среди многочисленных корреспондентов, упоминаемых

Цицероном, Аттик занимает особое место. Тесные связи между ними не прерывались до самой смерти оратора, свидетельством чему являются 16 книг его писем к Аттику. Они охватывают время с 68 по 43 гг. до н. э. Между ними существовали и родственные связи — брат Цицерона Квинт был женат на Помпонии, сестре Аттика. Последний был для Цицерона более, чем другом: он был поверенным в его делах, литературных, политических и семейных, его банкиром, и — что более всего интересует нас здесь — его издателем. «Мой обычный помощник в государственных делах, поверенный во всех личных вопросах, участник всех моих планов и замыслов» — так называет его Цицерон в одном из писем, обращенных к нему (Ad Att., I, 18). Эти письма переполнены дружескими излияниями, что, впрочем, говорит о том, насколько выгодными были сложившиеся между ними отношения для их автора [204] .

204

Но эти дружеские излияния, вместе с тем, не мешали Цицерону в других письмах называть того же Аттика глупцом (Ad Fam., XIV, 1).

После смерти Цицерона, убитого по приказу триумвиров, Аттик не решился сразу издать эти письма — в них затрагивались вопросы современной политической жизни, полной острых и опасных ситуаций, поэтому опубликование их могло навлечь на Аттика гнев триумвиров. Тщательно подобранные и подготовленные к изданию, они пролежали в его архиве несколько лет, и там их видел незадолго до смерти Аттика его добрый знакомый, римский писатель Корнелий Непот (впоследствии написавший и биографию Аттика в панегирическом тоне). Как полагают некоторые исследователи, письма Цицерона к Аттику были изданы около 60 года н. э. Асконию, написавшему комментарий к речам Цицерона, эти письма известны, тогда как Сенека, как можно предположить из его писем к Луцилию (97, 118), их еще не знал. Об этих письмах Цицерона Корнелий Непот отзывается особенно высоко: «Цицерон его (то есть Аттика. — В. Б.) особенно любил, свидетельством чему являются, помимо изданных сочинений Цицерона, где упоминается Аттик, 11 свитков отправленных Аттику писем, начиная с консульства Цицерона и кончая последними днями его жизни. Тот, кто их прочтет, не будет особенно нуждаться в связной истории тех времен». Замечание это, как будто, допускает предположение, что издание упомянутых писем имело место еще при жизни Корнелия Непота, то есть в конце I в. до н. э. [205] Из соображений осторожности Аттик вообще не предназначал к опубликованию свои ответные письма.

205

Все античные источники ссылаются на сборник писем из 16 книг, поэтому замечание Непота об 11 свитках трудно объяснимо. См. Доватур А. И., Античные сборники писем Цицерона, в кн.: Письма М. Туллия Цицерона, т. 1, М.—Л., 1949, стр. 404.

Поскольку Тит Помпоний Аттик был главным (если не единственным, по крайней мере, в последний период жизни оратора) издателем произведений Цицерона, на личности Аттика стоит остановиться более подробно. Ему не было 20 лет, когда началась борьба между сторонниками Мария и Суллы. Чтобы избежать опасностей гражданской войны, Аттик в период, непосредственно предшествовавший сулланской диктатуре, удаляется в Афины, с которыми в дальнейшем тесно связал свою жизнь (отсюда и его когномен «Аттик»). При этом он взял с собой значительную часть своего состояния, предварительно превратив его в звонкую монету. Он ясно понимал, несмотря на свою молодость, что в Италии, ставшей ареной ожесточенных гражданских войн, его собственность может очень быстро стать наградой победителям.

Здесь, в Афинах, Аттик посвящает себя ученым занятиям на длительное время. Впрочем, эпикурейская философия, адептом которой он себя объявляет, особенно модная в те времена, была для него лишь удобной личиной: он был слишком практичным человеком, чтобы всерьез увлечься абстрактными проблемами. Зато греческим языком он здесь овладел в совершенстве. По свидетельству Корнелия Непота, Аттик говорил на аттическом диалекте греческого языка так чисто, будто родился в Афинах. В этом городе он быстро сумел стать своим человеком, ссужая деньгами нужных людей и оказывая различные мелкие услуги городской общине — за что его даже почтили сооружением статуи. Когда Сулла после победоносного похода возвращался из Азии и на некоторое время остановился в Афинах, Аттик оказался среди приближенных к нему людей (биограф Аттика Корнелий Непот умалчивает о том, какого рода услуги Сулле оказал этот преуспевающий деловой человек). Добрые отношения с Суллой не мешали ему одновременно сохранять такие же отношения с молодым Марием, боровшимся против Суллы, убитым затем по приказу диктатора. Впоследствии, оставаясь близким другом Цицерона, он сумеет сохранить самые лучшие отношения с заклятым врагом оратора Марком Антонием (по приказу которого Цицерон одним из первых был внесен в проскрипционные списки и затем убит).