В мире Достоевского. Слово живое и мертвое

Селезнев Юрий Иванович

…Его мысли и убежденность, его творческое поведение, его бескомпромиссность вызывали не только ненависть врагов, но и тревогу у «своих». Достаточно вспомнить, как после появления статьи «Мифы и истины» раздавались голоса, что, дескать, Селезнев чрезвычайно неосторожен, что теперь

из-за него «нашим» придется «труднее». Кульминацией практикуемой «тактики» чередования «выверенных» выпадов с испугом в сочетании с желанием убрать с глаз подальше того, кто «подставляет», стала памятная история с 11-м номером «Нашего современника» за 1981 год и последовавшее увольнение Юрия Ивановича из журнала.

А он никого не «подставлял». Он просто не представлял себе, как можно иначе. Все, что происходило в литературе и – шире – в культуре на его глазах, он мерил мерками классики в контексте идущей третьей мировой войны. И не стеснялся спорить с ближайшими друзьями. О ристалищах с ним на ниве древнерусской литературы оставил яркие вспоминания Валерий Сергеев. И Вадим Кожинов счел необходимым особо отметить, что «спор – то есть острый, напряженный диалог – был главной формой нашего общения с Юрием Селезневым с первой и до последней встречи».

Не согласный со многими положениями знаменитой кожиновской статьи «И назовет меня всяк сущий в ней язык…», он без тени сомнений напечатал ее в том самом номере «Нашего современника», рассчитывая в будущем на серьезную дискуссию. Но именно продолжение разговора (выход статьи Аполлона Кузьмина в № 4 журнала за 1982 год) обернулось для него как отлучением от работы, так и негласным запретом на любые журнальные и газетные публикации.

…Мы смотрели на

него, как на красивого, благородного, мужественного рыцаря на поле брани. А он, глядя на нас, еще только начинавших, ничего толком не сделавших, прозревал в нас какие-то возможности, нам еще не ведомые. Николай Кузин вспоминал о задушевной и серьезной беседе о литературе, которую завел с ним Селезнев при первой встрече, будучи знаком лишь с двумя-тремя рецензиями молодого критика.

…Как-то мы встретились в коридоре «Литературной России», будучи уже знакомы, но не более того. И Селезнев, с приветливой улыбкой поздоровавшись, вдруг сразу взял быка за рога: «А когда у Вас выйдет книга?» У меня к тому времени было напечатано лишь несколько коротких рецензий и первая серьезная статья. Ни о какой книгея еще не думал. А он… Сейчас мне кажется, что он словно уже видел ее.

Последние два года жизни он был погружен в раздумья о Лермонтове, который должен был стать следующим после Достоевского героем его жэзээловской книги. И сейчас, в год двухсотлетия Лермонтова, с особенной печалью сознаешь, что этой книги не будет уже никогда.

Не будет и книги «У вещего дуба» о народных преданиях и мифологических сюжетах, заявку на которую он незадолго до кончины принес в издательство «Современник».

Но остался классический «Достоевский». Остались книги «Глазами народа», «Мысль чувствующая и живая». Осталось его страстное, напитанное удивительной энергетикой, во многом пророческое слово, посвященное вечной теме: классика и мы.

Сергей Куняев