В мире фантастики и приключений. Выпуск 7. Тайна всех тайн
Шрифт:
Кирилл Петрович. О да!
Вента. Далее. По материалам «Отчета» получается, что я лично несчастен, не зная о том, что я несчастен. Меня даже предлагается опекать. Говорят, что я счастлив, видите ли, лишь субъективно! Что я нисколько не понимаю себя, свои чувства, эмоционально беден, убог, словно робот, которому этих качеств не запрограммировали. Доказательства — разговоры, которые я будто бы вел с Леной Речкиной. Лена Речкина! Я действительно вел с вами эти сакраментальные разговорчики?.. Не отвечаете? Ну что же, могу сообщить уважаемому
Карцевадзе. Ого. Вот это уже по-серьезному.
Пуримов. Ты, Никита, напрасно превращаешь обсуждение в балаган.
Речкина. Вернее, ты очень все упрощаешь. Вопрос стоит как? Хорошо или плохо, когда человек становится предельно узким специалистом? Музыкант, для которого вся действительность только мир звуков, — это ведь тоже антигуманно! И с этим ты, надеюсь, согласен?
Вента. Ну, такое я опять-таки читал. Козьма Прутков: «Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя».
Кастромов. Вы извините меня, Никита, но отношение к женщине, способность возвышенно любить — пробный камень духовной сущности мужчины. Простите, пожалуйста, что я вас перебил.
Вента. Контрвопросы: что же мне теперь, не заниматься больше теорией поля? А чем заниматься? Ходить в оперу и на конные состязания, или, как там их называют, ристалища?
Пуримов. Да ты задумайся хорошенько над тем, что про тебя написано!
Вента. А что про меня написано? Я уж говорил: обо мне превосходно написано! Даже каприз мой и то оборачивается открытием.
Карцевадзе. Естественно. Любой каприз — это звено в пока не познанной цепи поступков.
Кирилл Петрович. Товарищи! Обсуждается отчет об эксперименте «Тайна всех тайн»!
Вента. Вернемся к нашим баранам… Все вы читали роман Станислава Лема «Солярис». Там описывается планета, единственный гигантский житель которой облекает в материальную форму образы, возникающие в мыслях людей. В одной из глав «Отчета» происходит такое же. Но если у Лема это допущение связано с этической стороной замысла (человек наедине со своей совестью), то в «Отчете» мы встречаем лишь рабское повторение литературного приема без всякого смыслового подтекста. Разрешите, Кирилл Петрович, я повторю свой вопрос: достаточно ли я серьезен, товарищи?
Речкина. Извини, Никита, но в «Отчете» в роли созидателя подобных творений выступает человек, которому в результате открывается его собственный внутренний мир.
Карцевадзе. Причем выясняется, что в эмоциональном отношении он, увы, не как титан.
Кастромов. И обратите внимание, Никита Аникеевич, прометеев огонь уже не раз оказывался в руках людей своекорыстных, мистиков и фанатиков. Открыть человеку его собственную убогость — не значит ли это заставить его задуматься над собой и сделаться лучше?
Вента. Все реплики были серьезны, следовательно, был серьезен и я. Продолжим… Особенно
Пуримов. Чего ты там не понимаешь? Наоборот!
Вента. Наоборот? Чудесно! Но тогда разрешите задать автору «Отчета» элементарнейший вопрос: прежде чем посылать людей на ответственное задание в космос, разве их не изучают? И коли я такой, разве я попал бы в космос в компании женщин? Неужто высокая комиссия не учла бы, что я могу там влюбиться и потому потеряю над собою контроль?
Карцевадзе. Но ведь именно потому, что ты оказался в этой самой женской компании и, не понимая себя, готов был, извини, в самом прямом смысле кидаться на стены, ты и сделал свой формирователь! Эмоции — величайший стимулятор научного творчества. Это и доказывается.
Вента. Здравствуйте! Но разве бывает человек вообще без эмоций? Человек — такая машина, которая если уж расцветает, то сразу во всех отношениях: и физически, и умственно, и эмоционально.
Речкина. Очень мило: машина с эмоциями…
Вента. Да, представь себе. И значит, тем более недопустимо так издевательски писать об ученых, то есть о лучших из этих машин.
Карцевадзе. Лично о тебе или вообще об ученых?
Вента. Изображать физиков примитивными циниками — штамп. Впрочем, все в «Отчете» — сплошные штампы. Пульты и автопульты, несуразные «нижние дирекционные» и «особый электрогипноз, позволявший выдержать тысячекратные перегрузки»… Уж если придумывать, то пооригинальнее!
Кастромов. Но зачем же? Это символы. Их конкретное содержание в данном случае не имеет значения.
Вента. И конечно, я всегда поднимаюсь с кресла рывком, вы, Кирилл Петрович, чуть что, бросаетесь к Новомиру, а вы, Ирина, и вы, Рада, то и дело резко выпрямляетесь… Ну а эти навязшие в ушах экраны, на которых «змеятся линии»? А «жужжание зуммеров»? А «ад полыхающих титров, экранов, сигнальных огней»?.. Разве это не штампы? Если я подсовываю машине неправильно составленную задачу, мне заявляют: «Халтура! Работай, милый, как следует!» Такое же надо говорить писателю, когда набор банальнейших штампов выдается за художественное изображение… Все нужно было делать иначе. Изложить биографии, дать подробные описания. Это послужило б программой. Остальное вытекало бы из нее.
Речкина. Но ты призываешь тоже к штампам! В сотнях книг уже после первых десяти фраз абсолютно ясно, чт будет происходить дальше.
Вента. Я заканчиваю. Сервантес когда-то писал пародию на рыцарей…
Карцевадзе. На рыцарские романы, Никита!
Вента. Сервантес когда-то писал пародию на рыцарский роман. Вышло — глубокий и тонкий роман вообще. Автор «Отчета» писал глубокий и тонкий роман. Вышло — беспомощная пародия на научно-фантастическое произведение…
Да, вот так. Этот человек не принял меня. Никак и ни в чем. Он и не мог принять. Во всяком случае так сразу, «на людях»…