В море !
Шрифт:
"Верно "милая фефела" до сих пор у адмиральши в плену! А то бы наверно откликнулся и извинился за это дурацкое "прекращение отношений", - решил Скворцов, направляясь в летнее помещение клуба.
Там было несколько офицеров, совсем незнакомых, и Скворцов одиноко присел к столу, спросив себе обед, как на счастье его через несколько минут в клуб зашел один из товарищей. Обрадованный Скворцов радостно приветствовал приятеля: они обедали вместе и распили бутылку шампанского, поставленную Скворцовым.
– Ты разве ничего не знаешь?
– Ничего не знаю...
– Неглинный сделал большую глупость - женился.
– Женился? На ком?
– А на той самой адмиральше, с которой ты, кажется, путался...
– И не думал!
– энергично запротестовал Скворцов.
– Так женился? На Нине Марковне?
– изумился молодой лейтенант.
– Вернее, она его на себе женила... Ну, а он... известно, блаженный Васенька... Говорят, совсем был "втюрившись", даром что адмиральша лет на десять его старше и вообще "бабец" очень занозистый...
– И давно он женился?
– Да года полтора тому назад, как получил от дяди большое наследство. Раньше он так, в свободную любовь играл. Не рука была адмиральше лишаться пенсиона, ну, а как Неглинный стал богат, адмиральша навечно закрепостила Васеньку. Крепче, мол, будет. Баба ловкая. И еще очень того... аппетитная, хоть и подводит глаза и подкраску любит...
– А Неглинный по-прежнему преподает?
– Как же... Астрономию читает...
– Ну и что же, счастлив ли он, по крайней мере, с Ниной Марковной? Ты бываешь у них?
– Бываю. Совсем наш Вася под башмаком у супруги. Всегда они вместе. Без нее никуда! Не смеет. Такая у них конституция, заведенная "бабцом"... Ревнивая, как Отелло... Уж теперь он, брат, два вихра в сосиски закручивает, а не один, как прежде, помнишь?
– рассмеялся товарищ.
– Ах, милая фефела!
– проговорил Скворцов.
В тот же вечер Скворцов написал Неглинному письмо, просил "забыть все" и немедленно приехать на "Грозный". "Ужасно хочется с тобой увидеться и расцеловать твою милую рожу", - заканчивал письмо Скворцов.
На другой день Неглинный приехал. Друзья радостно бросились друг другу в объятия и облобызались, и затем Скворцов повел друга в свою каюту, чтобы поговорить наедине.
В первую минуту оба были несколько сконфужены, особенно Неглинный. Ни тот, ни другой не проронили ни слова об адмиральше, точно ее и не было на свете.
– Ну как, голубчик, поживаешь?
– первый заговорил Скворцов, с любовью глядя на милое, слегка растерянное лицо своего друга.
– Вижу - поправился... пополнел, не то что перед экзаменами, помнишь? По-прежнему преподаешь? Заставляешь теперь других зубрить, зубрило-мученик?
– продолжал весело Скворцов и снова горячо и порывисто обнял Неглинного.
– Ничего себе, живу... Астрономию
– Очень... Капитан превосходный моряк и честнейший человек, не то, что прежний... этот бесшабашный Налетов... Он ведь нынче особа... Где-то в штабе?.. То-то постарается мне гадить. Ну, да черт с ним... Чуть что, я и в коммерческий флот уйду... Буду плавать, а на берегу не закисну и на рейдах "дохнуть" не соглашусь... Ах, брат, что за чудное дело эти дальние плавания, если командир хороший, да кают-компания попадется хорошая!.. Сколько поэзии, сколько новых ощущений, сколько закалки характера!
И Скворцов с увлечением стал рассказывать о своем плавании, о штормах, которые "Грозный" выносил "молодцом", об урагане, который они выдержали в Индейском океане и во время которого потеряли фок-мачту, о прелести тропических стран и океана, о матросах которые ожили после ухода Налетова и при другом капитане совсем иными стали...
– И что за славные эти люди, в большинстве, наши матросики, если б ты знал!
– прибавил Скворцов.
– Умей только быть человечным с ними, и они отплатят тебе сторицей...
Долго еще просидели друзья, не замечая, как идет время. Вспоминали морское училище, первые годы мичманства, перебирали начальство...
– Кстати, где Тырков.
– полюбопытствовал Скворцов.
– Вот прелестный человек.
– Говорят, он выходит в отставку.
– В отставку?.. Эдакий чудный адмирал!? Почему?
– Не знаю, брат...
– Обидно... Непременно съезжу к нему засвидетельствовать ему свое почтение... А я думал, что он старший флагман, и вдруг... прекраснейший моряк оставляет флот...
Неглинный остался обедать на "Грозном" и просидел до вечера. Скворцов упрашивал его остаться ночевать, но Неглинный, застенчиво краснея, объявил, что ему нельзя, никак нельзя...
Скворцов догадался, что друг его боится адмиральши, и объявил, что в таком случае он сам проводит его до Петербурга.
Когда, наговорившись досыта, они приехали в Петербург, Скворцов просил не забывать его и приезжать в Кронштадт.
Неглинный обещал и вдруг сказал:
– А знаешь, Коля, ведь и я иду нынче летом в дальнее плаванье.
– Ты!?
– воскликнул в изумлении Скворцов.
– Да... я, брат, на три года! Спасибо, назначили...
– А преподавание?
– Бросаю, бог с ним.
– И на три года в море?
– снова спросил Скворцов.
– То-то на три года!
– как-то виновато промолвил Неглинный, и Скворцов при свете фонаря увидал, как его друг кротко улыбнулся своими добрыми глазами. Ну, прощай!
– добавил Неглинный и, крепко пожав руку Скворцова, торопливо уселся на извозчика.
Бедняга! Даже и ты, кроткая душа, улепетываешь от адмиральши в море! невольно прошептал Скворцов вслед.