В Москве-матушке при царе-батюшке. Очерки бытовой жизни москвичей
Шрифт:
Фридрих Иосиф Гааз, которого в России называли Федором Петровичем, родился 24 августа 1780 года вблизи Кельна, в старинном городке Мюнстерэйфеле, где его отец работал аптекарем. Фридрих учился в Иенском университете, в Вене окончил курс медицинских наук. Он еще отдельно занимался глазными болезнями.
Гааз вылечил русского вельможу — князя Репнина. Уезжая на родину, Репнин пригласил его на работу в Россию.
С 1802 года Фридрих стал жить и практиковать в Москве.
23-летний немец разъезжал в карете, запряженной четверкой цугом, носил «чудной» наряд, состоявший из черного фрака особого покроя с длинными узкими фалдами, белого
Гааз изучал московские больницы и дома призрения, помогал глазным больным в Екатерининском и Преображенском богаделенных домах. За лечение глаз у старых людей в Екатерининской богадельне Федор Петрович получил орден святого Владимира 4-й степени. С этим орденом-крестом Гааз никогда не расставался, гордился им.
В 1807 году Гааза по желанию императрицы Марии Федоровны (жены Павла I) назначили главным доктором Павловской больницы в Москве. Он совершил две поездки на Кавказ (в 1809 и 1810 годах), где исследовал минеральные воды с целью пособия больным. С 1814 года Гааз находился в действующей армии, был в русских войсках при занятии ими Парижа.
По окончании Отечественной войны доктор вернулся в Москву. Справочники о местожительстве горожан давали информацию, что тогда он проживал в Гусятниковом переулке у Мясницкой, в доме Башилова.
Когда в России открылось Попечительное о тюрьмах общество, доктору Гаазу было уже 40 лет.
Случилось так, что к нему обратился генерал-губернатор Москвы князь Д. В. Голицын. Князь набирал первый состав московского Комитета о тюрьмах. Гааз согласился стать главным врачом московских тюрем и секретарем этого комитета. Он считал, что болезнь, несчастье и преступление имеют тесную связь.
Во время жизни Гааза Комитет о тюрьмах провел в общей сложности 293 заседания. В течение 25 лет Федор Петрович пропустил лишь одно. Он всегда активно работал в этом ведомстве.
Гаазу пришлось лечить заключенных в тюрьмах. Он сочувствовал их тяжелой судьбе, отдавал им часть своих денег. Гааз положил в основу своей деятельности правило: «Необходимо справедливое, без напрасной жестокости, отношение к виновному, деятельное сострадание к несчастному и призрение больного».
Став подвижником, энтузиастом добра, Гааз просит за обездоленных. Если ему отказывали, он с большим упорством вновь доказывал, если надо, требовал облегчения участи этих людей. Имея высокий авторитет, Гааз добивался помощи в своих хлопотах от митрополита Филарета. И митрополит, со своей стороны, тоже шел за них просить.
Гааз писал императору Николаю страстные письма о помиловании своих подопечных.
Гааз сам жил по закону добра и призывал к тому и властных особ. «Вас не будут приглашать в комитет!» — кричали раздраженные его вечными просьбами. «Я сам приду». — «Перед вами запрут двери!» — «Я влезу в окно».
Для поддержки Гааз писал письма прусскому королю, брату императрицы Александры Феодоровны.
Однажды, когда Николай I посетил Тюремный замок, Федор Петрович, прося за одного старика, встал на колени. Государь велел доктору подняться. «Не встану, пока вы не помилуете
Характер этого необычного доктора долго терпели. Гааз же, обладая почти сверхъестественной нравственной силой, пугавшей находившихся при власти, заставлял их забывать о всей строгости законов и поступать по-человечески милосердно.
Посетивший в 1830 году Гааза на его квартире у Мясницкой московский гражданский губернатор И. Г. Сенявин застал того непрерывно ходившим по комнате взад и вперед, с металлическим лязгом и звоном. Доктор в утомлении что-то подсчитывал. Оказалось, что таким образом проводилось испытание кандалов на расстояние, равное первому этапному переходу заключенных по Владимирке до Богородска (ныне — Ногинск).
Бывали и такие случаи, когда доктор Гааз шел этапы вместе с арестантами, в ножных кандалах, чтобы испытать положение заключенного. Благодаря хлопотам Федора Петровича в центре России был отменен страшный железный прут. Именно к этому пруту при отправлении на каторгу приковывались арестанты. По просьбе Гааза кандалы стали надеваться облегченными по весу (их называли «гаазовскими»).
В 1844 году в Москве была открыта Полицейская больница для бесприютных людей. Гааз стал в ней главным врачом, занимая казенную квартиру в три комнаты и получая в год 285 рублей 72 копейки жалованья.
В больницу для оказания бесплатной медицинской помощи направлялись поднимаемые на улицах города в бесчувственном состоянии, получившие увечья и травмы, отравленные, больные, «не имеющие узаконенных видов на жительство». При Гаазе в Полицейской больнице перебывало до 30 тыс. бесприютных жителей города. По имени главного врача москвичи переименовали ее в Гаазовскую (позднее она называлась Александровской, в честь Александра III).
Во время эпидемических заболеваний в Москве Федора Петровича приглашали как хорошего специалиста к больным, а в 1830-х годах он вместе с другом профессором Полем устроил временную больницу для тифозных в здании Покровских казарм. Так же было и в холерную эпидемию 1848 года.
В первые годы работы Гааз быстро стал одним из богатейших людей в Москве. Он имел своих лошадей, кареты, открыл собственную суконную фабрику. Но через некоторое время на аукционе он продал с молотка фабрику, другую недвижимость. Он ходил в старом обветшавшем сюртуке. К концу жизни «святой доктор» стал совершенно нищим, так как имел привычку раздавать все нажитое добро нуждающимся.
Когда Федор Петрович Гааз, коллежский советник и кавалер, по возрасту ушел на пенсию, он уехал в родной город в Германию. Однако его неудержимо тянуло в Россию, к людям, которым он долго приносил пользу.
Гааз вернулся в Москву. Здесь он снова стал одним из самых достойных и почитаемых врачей. Он работал в разных клиниках, потом занимался частной практикой.
Чувствуя свой последний час, 73-летний Федор Петрович велел открыть настежь двери своей квартиры, чтобы все, желавшие с ним попрощаться, могли зайти. И большое количество москвичей и приезжих этим воспользовались.
У скончавшегося Гааза не осталось вовсе никакого капитала, кроме нескольких рублей, мелких медных монет, простой мебели, поношенной одежды, книг и трех астрономических инструментов. Его хоронили на деньги московской полиции.