В Москву!
Шрифт:
Корреспондент Животный позавчера скоропостижно уволился, хлопнув дверью. На соседнем канале ему предложили зарплату на сто долларов больше и гарантированные выходные. Но Саша хотела, чтобы все думали, что его уволили. Она считала, что информация о том, что с канала можно уйти добровольно, растлевает коллектив. Поэтому умная Саша приказала секретарше позвать ей кого-нибудь из корреспондентской — все равно кого — и когда этот кто-то вошел, сказала:
— Только тебе одному сообщаю, Животный ушел не потому, что его все достало, как он тут рассказал.
Через пятнадцать минут о том, что Животного уволили, знали даже охранники на парковке у входа в здание. «Что и требовалось доказать», — с удовольствием констатировала Саша.
Так проходили будни редакции информации на главном телеканале страны, где Нора работала мелким продюсером. Устроил ее, конечно, Борис — его друг был там главным редактором. Нора спросила тогда Бориса:
— Но ведь это кремлевский канал?
— Ну и что?
— Ты же их ненавидишь.
— Язык врага надо знать, — засмеялся Борис, и Нора подумала, что она где-то уже это слышала.
Норина работа считалась очень престижной — она ездила по всему миру за президентом, чтобы во время его выступлений красиво держать микрофон.
— Главное, чему ты должна научиться на телевидении, — объяснила ей Саша, — это держать микрофон так, чтобы он не выглядел фаллически.
Таких же, как Нора, продюсеров на одного президента было восемь. Не считая главных людей — политических обозревателей, корреспондентов и операторов. Работы поэтому было немного — командировка раз в месяц и несколько раз — выезды в Огарево.
В свободное время, которого было навалом, Нора писала заметки на сайт Бирюкова — в надежде, что он их прочтет и похвалит ее. Вот что она писала:
В эту ненастную ночь над столицей сверкали молнии. Ленивые обыватели, объятые первобытным ужасом, иррационально прятались от грозы, суетливо спеша домой, не поднимая глаз. Люди были бессильны перед матерью-природой. Они могли только прятаться в норы и чувствовать страх.
Но вдруг из кромешной тьмы вышли другие люди. Люди другой России.
Не сгибая молодые тела под ливнем, они быстро двигались к бетонному забору. Они были бесстрашны и бесшумны. Взмах баллончиком с краской, верные, твердые движения — и бесцветное полотно забора стало плакатом, неистово взывающим выйти на площадь во имя свободы. Это наши ребята. Такие спасут страну. Их лозунги готовятся дать решающий залп по человеческому равнодушию.
А закончить рассказ мне хочется словами великого Пушкина:
Пока свободою горим!
Нора писала так, как привыкла писать в «Вольной Ниве». Только совсем о другом.
В русском Нечерноземье бывают инопланетные
И никого.
Если долго ехать вдоль этих сосен, начинает казаться, что ты на Марсе. А потом вдруг выныривает из ниоткуда беленькая церквушка. Хорошенькая — как ребенок. И ты понимаешь — не Марс. Это просто такая Россия.
Где-то в похожих краях, на берегу тихой речки в лесу, в августе одного из двухтысячных стояло много одинаковых белых палаток с надписью UNHCR. Вокруг поднимались дымки. Между палатками были вытоптаны аккуратные дорожки. Одна вела к полевой кухне. Возле кухни стояла очередь — там выдавали запакованные в зеленый пластик сухие пайки с витаминками, печеночным паштетом, кетчупом, странным хлебом в круглой банке, туалетной бумагой и яблочным джемом, по вкусу совсем не похожим на бабушкин.
Другая дорожка вела к длинной деревянной перекладине, прибитой к двум соснам. В перекладину было вмонтировано несколько десятков розеток. У розеток стояли люди и держали в руках мобильники и ноутбуки.
Тут и там возвышались стенды с портретами молодого красавца в полный рост. От сосны к сосне — перетяжки с его цитатами: «Несвобода хуже, чем смерть», «Мы им все равно не верим» и «Пусть уходят сами, пока мы не передумали».
Прямо на портреты были приклеены объявления: «Продам натовский спальник, очень теплый», «Потерялся мобильник, нашедшему просьба не читать смс-ки» и короткая «Хочу пива».
По лагерю, как куры в тесном курятнике, наскакивая друг на друга, бегали тысячи молодых людей, озабоченные каждый своим.
У одной из сосен девушка мыла голову Хэдэндшолдэрсом в желтом тазу. Другая девушка поливала ее из пластиковой бутылки. Рядом два мальчика — черненький и беленький — прилаживали к сосне плазменный монитор. Черненький был начальником комитета образования какого-то региона. Беленький был депутатом. Черненький говорил:
— Такая сволочь был, такая сволочь! Но я ему отомстил. Когда меня назначили — спасибо Андреичу — первое, что я сделал, я его взял и уволил. Просто взял и уволил!
— Кого?
— Ну, директора.
— Какого директора?
— Ну директора школы.
— Какой школы? — окончательно растерялся беленький.
— Да моей школы! — раздраженно вскрикнул черненький. — Я когда был в девятом классе, он был ко мне очень несправедлив, — воскликнул он как будто со сцены. — Я всю жизнь мечтал ему отомстить.
— Ну, ты даешь, — покосился беленький. — А сколько тебе лет?
— Вообще-то тридцать четыре. А что? А сколько бы ты мне дал? — кокетливо спросил черненький.
— Да не-не, я просто так спросил, — испуганно сказал беленький и на всякий случай отошел от черненького на полшага.