В мышеловке
Шрифт:
— О-о! Да здесь тетушка Сал! — объявил Билл, заходя в бар. — Сюрприз!..
Тетушка Сал в свои семьдесят с хвостиком была завзятой болельщицей — с вечной сигаретой в углу рта и с книжечкой-расписанием соревнований, раскрытой на предстоящем заезде.
— Хэлло, миссис Сал!
— Что? А-а… Как поживаете? Вы что-нибудь знаете о заезде в два тридцать?
— К сожалению, нет.
— Ага… — Она заглянула в расписание. — Тритопс прошел взвешивание, но как у него с ногой? — Она подняла глаза и свободной рукой подтолкнула племянника,
— Для кого?
— Для Метьюз. Что ты пьешь, Мейзи? — повернулась она к полной пожилой женщине.
— Джин с тоником, спасибо!
— Понял, Билли? Двойное бренди и имбирную настойку для меня и джин с тоником для миссис Мейзи.
Одежда на миссис Мейзи была новая и дорогая. От покрытых лаком волос до сумочки из крокодиловой кожи и отделанных золотом туфель — все кричало, что это мешок с деньгами. На руке, в которой она держала бокал, искрилось кольцо с опалом, обрамленным бриллиантами. Ее умело накрашенное лицо не выражало особой радости.
— Как поживаете? — учтиво спросил я.
— Что? — переспросила тетушка Сал. — О-о, Мейзи, знакомься. Это Чарльз Тодд. Что вы думаете о Тритопсе, Чарльз?
Тетушка Сал озабоченно заглянула в книжечку, а Билли раздал напитки.
— Ваше здоровье! — без особого энтузиазма произнесла Мейзи Метьюз.
— До дна, — отозвался Билли.
— Мейзи немного не повезло, — с сочувствием заявила тетушка Сал.
— Не на того поставила? — усмехнулся Билли.
— Ее дом сгорел дотла.
Удачное начало разговора, что и говорить!
— Ой… — смутился Билли. — Вот несчастье.
— Вы, кажется, потеряли все, Мейзи?
— Все, кроме того, что осталось на мне, — хмуро ответила она.
— Хотите еще джина? — предложил я.
— Благодарю, дорогой.
Когда я вернулся с вновь наполненными стаканами, Мейзи во всех подробностях повествовала о случившемся:
— …Меня там, разумеется, не было, я гостила у сестры моего мужа Бетти в Бирмингеме, и вдруг на пороге появляется полицейский, сетуя на то, как тяжело им было меня найти. К тому моменту, разумеется, уже все сгорело. Когда я вернулась в Уортинг, то увидела лишь груду пепла и трубу камина, торчавшую посредине. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы выяснить, что произошло… Наконец они сказали, что в доме что-то загорелось, но они не знают, какова причина загорания, потому что дома никого не было…
Она взяла джин, улыбнулась, не адресуя никому своей улыбки, и продолжала:
— Так вот, я была как сумасшедшая. Еще бы — так все потерять! И я спросила, почему они не воспользовались морской водой, ведь море рядом с домом. Они же, ясное дело, ответили, что не могли ничего спасти, так как не было настоящей воды. А пожарный, которому я пожаловалась, объяснил, что они не пользуются морской водой, потому что, во-первых, она разъедает оборудование, а во-вторых, помпы засасывают морские водоросли и ракушки, и вообще тогда был отлив…
Я
— Конечно, дорогой, вам смешно, ведь вы не потеряли всего, что собирали Бог знает сколько времени.
— Мне очень жаль, миссис Метьюз. Ваша беда не кажется мне смешной. Просто…
— Я понимаю, дорогой. С вашей точки зрения, действительно это смешно — кругом вода, и нечем залить огонь. Но, поверьте мне, я тогда была просто вне себя.
— Кажется, я сделаю маленькую ставку на Тритопса, — задумчиво сказала тетушка Сал.
Мейзи Метьюз с недоумением посмотрела на нее, а Билли, уже наслушавшийся о пожаре, хлопнул меня по плечу и протянул: «Та-ак», — что было сигналом посмотреть заезд.
«Он уже получил свое», — подумал я и тоже вышел, чтобы посмотреть на скачки с верхней трибуны, где шанс столкнуться со знакомыми был минимальным.
Тритопс упал и пришел последним, сильно хромая. Не посчастливилось его владельцу, жокею и тетушке Сал. Я спустился вниз к смотровому кругу, чтобы взглянуть на чемпиона, которого готовили к забегу, но мне и в голову не пришло рисовать его. Рынок был забит его изображениями до отказа.
Послеобеденное время, как всегда, прошло быстро. Я немного выиграл, немного проиграл, но деньгами нельзя измерить всю зрелищность скачек. Во время последнего заезда я заметил, что на трибуну поднимается Мейзи Метьюз. Ярко-красное пальто, холеное и надменное лицо — тут нельзя было ошибиться. Она остановилась ступенькой ниже, глядя на меня. Воплощенная самоуверенность, хотя и с капелькой сомнения.
— Случайно не вы, — начала она, — тот молодой человек, с которым меня недавно, познакомили в баре?
— Да, миссис Метьюз.
— Я не была уверена. — Ее сомнения развеялись. — Здесь вы выглядите старше.
— Разница в освещении, — согласился я.
Она тоже выглядела теперь старше лет на десять. «А ведь ей далеко за пятьдесят, — подумал я. — Свет в баре всегда обманчив».
— Мне сказали, что вы художник. — В том, как она об этом говорила, ощущалось неодобрение.
Я что-то пробормотал, наблюдая, как скакуны мчатся к финишу.
— Наверное, художники не много зарабатывают, дорогой? — продолжала она.
Я усмехнулся. Мне нравилась ее прямота.
— Все зависит от того, кто ты. Пикассо, например, не жаловался на бедность.
— Сколько вы с меня возьмете, если я закажу вам картину?
— Какую картину?
— Я понимаю, дорогой, что это звучит странно и с моей стороны это самое настоящее сумасшествие, но я решила запечатлеть страшную картину пожарища с одиноко торчащей трубой камина и с полусгоревшей изгородью на фоне моря… Сперва я намеревалась нанять местного фотографа, который снимает свадьбы, чтобы сделать цветное фото, потому что, когда все расчистят и отстроят, никто и не поверит, как все было страшно. Такую картину я хочу повесить в новом доме, чтобы все видели.