В начале было детство
Шрифт:
— Или муравьями, — развивают дети тему.
Начинается взаимодействие. Детей поражают размеры: «Смотри, какая громадная, а этот еще больше, а по-взаправдашнему все они маленькие, раз поместились в этом доме».
И — первый вопрос по существу:
— А кто эта тетя?
— Афродита — богиня красоты. Ее откопали.
— Лопатами?
Моего ответа дети не слышат. Обступают богиню красоты и конечно же не могут понять, почему она богиня и почему — красоты. Глаза богини не смотрят — «У нее что, глаза заклеены?», она не улыбается и вся белого цвета.
— Считается, что она самая красивая из
И я рассказываю (конечно же все обратились в слух, поскольку я не просто сообщаю сведения, а раскрываю тайну), как определить «красоту». Глаз по длине должен умещаться между глазами, нос трижды укладываться в лице, расстояние между подбородком и носом равно длине носа и расстоянию от переносицы до лба. Показываю, как прищуриться, вытянуть руку и промерять лицо Афродиты. Я прекрасно понимаю, что размеры эти для них — филькина грамота, но само «измерение красоты» увлечет их, как всякая игра.
Получилось — девочки у нас все канонические красавицы (хотя на детское лицо «взрослый» канон не распространяется), и теперь очередь мальчиков. Рядом — Аполлон.
Никто не задает вопроса, почему он голый, почему здесь почти все голые. Наша задача — убедиться: мы соответствуем идеалу красоты, причем все до единого.
— Хорошо, что их всех раскопали — говорит кто-то. — И этот дом, — дети снова обступили Акрополь. — Хорошо, что его сделали.
После музея все проголодались. Пирожков в «Пирожковой» не оказалось, зато были пельмени. Дети уплетали за обе щеки. Их очень забавляло, что в Пирожковой не пирожки, а пельмени. Тогда столовую надо назвать «стульевая» или «стульная», а кино — театром. «Пирожковая» с пельменями заняла почетное место в наших любимых воспоминаниях.
В результате посещения музея дети поняли, что скульптура — это не игрушка, а что-то большое, прочно стоящее на тверди. Несколько уроков подряд они лепили «памятники» на постаменте. Скульптура заняла свое место в шкале понятий.
То, что мы даем детям как культурную программу, не приближает к культуре, а разводит детей и культуру по разным углам. Когда еще они встретятся! И встретятся ли вообще?
За роман «Кристин, дочь Лавранса» норвежская писательница Сигрид Унсет была удостоена Нобелевской премии. В основе романа — исторические события. Любовь к истории возникла с детства. Отец Сигрид был известным археологом. Он умер, когда девочке исполнилось одиннадцать лет. Его «завещанием» была маленькая глиняная лошадка, найденная известным археологом Шлиманом при раскопках Трои. Лошадка стала любимицей Сигрид. Она и ввела девочку в таинственный мир исторического прошлого. Не благодаря ли троянской коняжке Сигрид стала великой писательницей?
Николай Васильевич Кузьмин рос в семье портных. Мать будущего знаменитого графика и писателя ссыпала в бумажный кулек цветные обрезки ткани и говорила сыну: «Гляди — и увидишь райские кущи». Маленький Коля глядел и видел райские кущи. И стал художником. К искусству он пристрастился много позже. До той поры хватало поэзии в собственном доме.
Как сделать, чтобы ребенок захотел узнать, кто такая Арахна и почему был ранен в пяту Ахиллес? Лобовые пути «окультуривания» или ничего не дадут, или, что еще хуже, отвратят ребенка.
Приобщение
Концерт для пластилина с оркестром
Двадцать четыре прелюдии Шопена завершаются звуком, тающим в полной тишине. Медленное убывание музыки возвращает тебя к началу, ты вновь проходишь сквозь все прелюдии и приближаешься к финалу, когда смолкает рояль.
Катарсис в финале вызывает восторг. Перед Творцом и его Творением.
То же ощущаю я, когда вдруг, в счастливый миг прозренья, уловлю в ребенке — в его поступке, рисунке, слове, жесте, взгляде, движении, молчании — цельность, когда все, что я знаю, чувствую и понимаю, свяжется в душе. И возникнет образ.
Сколько выстроено городов, железных дорог, парков с фонтанами, качелями и каруселями — всякий раз они другие, но всякий раз ты видишь, что дети воздвигают их, руководствуясь неизвестными нам законами. Попробуй, сформулируй их!
Мальчик нарисовал корпус телефона, а трубку вылепил и положил на нарисованный корпус. Почему он так сделал? «Взрослая» версия: трубка одушевлена, в ней — голоса, можно играть в телефон, номера при этом набирать не нужно — дети этого не умеют. И значит, сам корпус им не важен. Однако наша версия может не иметь ничего общего с мотивами такого решения.
Другой мальчик в детском саду оцарапал вилкой переносицу. Воспитательница заклеила ранку пластырем. Мальчик нарисовал на пластыре третий глаз. Теперь у него три глаза. И всеми он видит. Воспитательница повела мальчика смывать «грязь». Мальчик рыдал. Воспитательница уговаривала: «Больно не будет». Но мальчик-то рыдал не от боли, а оттого, что смывают третий глаз. От утраты волшебного зрения.
Тот же мальчик любил рисовать на стенах. Дома ему разрешали. И учитель в студии разрешил. На урок пришел директор и отругал мальчика вместе с учителем. Когда директор покинул класс, мальчик нарисовал директора на полу мелом. Учитель поинтересовался, почему мальчик не сделал это на той же стене, ведь он, учитель, ему все равно не запрещает. А потому, оказывается, что директор им в классе не нужен. Пусть уходит. Значит, стена, изображенное на ней — для него символ присутствия, а пол — ухода, удаления. По нашей взрослой логике, «ненужного» директора и изображать ни к чему.
Девочка рисует слона. Приговаривает: «Вот он идет, идет, идет. Дайте еще лист». На втором листе снова рисует слона: «А он все идет и идет». Так было нарисовано подряд шесть слонов, представляющих из себя одного и того же, который все идет и идет.
Вспоминая сейчас эти случаи, я как бы прослушиваю разрозненные части неизвестной симфонии. По отдельности они все хороши, просто замечательны, но что за целое они нам являют? Или это анахронизм эпохи Просвещения — во всем искать смысл?
Пока раздумывала над тем, стоит или не стоит доискиваться до сути, дочь на стене слепила семь веток дерева. Ствола нет, ветки свободно разбросаны, на одной из них, слева, «горельефная» белка, справа — кошка карабкается, а внизу, в полуметре от всего, — одинокая собачка с миской.