В направлении Окна
Шрифт:
— Я действительно родом с Изабеллы, но, похоже, вы плохо знакомы с экстраперцепторами, полковник, — сказала Сигрид все тем же надменным тоном. — Уверяю вас, у меня нет никакой необходимости читать ваши мысли.
С тем она повернулась и пошла прочь. Холл проводил ее взглядом, потом повернулся к «Ямахе».
— Волощук, где ты там, соедини-ка меня с Центром и сделай вот что — достань контейнер с концентратом и потом спустись к ребятам, взгляни хозяйским глазом.
Закончив невеселый, по причине неясности положения, разговор со штабом, Холл повесил шлем на крюк протеза и твердой рукой оторвал
— Ну что ты выпучился так, словно собрался бриться без зеркала? — ласково спросил Холл. — Да, иду.
— Бог в помощь, — пробормотал Волощук. — Восьмой этаж, на углу спросите. Только смотри, командир, она тут большой авторитет, а одичали они здорово, почитай, у всех мозги набекрень.
И пока Холл спускался по изрытому настилу, он слышал, как Волощук загудел в шлем: «Барух, что тебе моча стрельнула забиться в этот переходик, главный вверх тормоном стоит от злости...»
Шестнадцать этажей, которые наподобие корабельных палуб перегораживали коленчатую нору Сифона, были застроены донельзя беспорядочно, от обоих лифтов давно остались безжизненные скелеты, но жилище Сигрид Холл отыскал без труда — в отличие от большинства оно было отделено от центральной шахты стенкой, доходящей до перекрытия; дверь, однако, отсутствовала. Холл постучал о порог ногой и вошел.
Помещение, которое занимала Сигрид, превосходило по размерам все здешние клетушки — практически весь полукруглый сектор, составляющий половину этажа — но большая часть этого пространства оставалась ничем не заполненной, и только в дальнем, левом от входа углу, разместилось само жилье, устроенное, бесспорно, с выдумкой и чувством стиля.
В отличие от тех логовищ, где Холл, наскоро приткнув бронетранспортер и пятнадцать гамаков, привык устраивать стол и дом, здесь присутствовало то, что можно было назвать интерьером, хотя вместе с тем как будто не было ничего особенного. Обыкновенная плита — правда, на решетку тяги привешен раструб, сработанный под медь с травленым стебельчатым узором; стол и возле него кресло с высокой спинкой, вещь, показавшаяся Холлу совершенно антикварной, пока он не сообразил, что это поставленный дыбом и преображенный до неузнаваемости ручной гидравлический подъемник; две лампы — над плитой и над столом, их колпаки были сделаны в одной манере с медной воронкой на тяге, и что уж совсем удивительно — настоящая кровать. — приспособление, о котором Холл успел начисто позабыть. Сигрид стояла у плиты, когда он перешагнул порог и поставил на пол свой контейнер.
— Еще раз здравствуйте, — сказал Холл. — Я тут кое-что отыскал из старых запасов — концентрат, конечно, вакцины не заменит, но все же лучше, чем ничего.
Вид ее нехитрого, но уютного обиталища напомнил Холлу о доме и очаге, и он сам себе вдруг показался диким и неуместным — жуткая одноглазая образина, вместо руки — газовый ключ, комбинезон заштопан паяльником — судный день. Надо было хоть чуть-чуть привести себя в порядок, а ему и в голову не пришло. Сигрид на секунду оторвалась от кастрюль и приветливо кивнула ему:
— Садитесь, полковник. Через десять минут я угощу вас супом. Я очень рада, что вы не забыли о наших нуждах.
Одного ее взгляда было достаточно,
Сигрид была среднего роста, то есть дюймов на пять ниже Холла; чуть удлиненный овал лица, карие глаза с густыми ресницами — кажется, она не пользовалась тушью — нос прямой, но острый кончик его творец всего живущего по неизвестной причине заметно приподнял, и эта деталь подозрительно мало вязалась с той чопорной манерой, в которую Сигрид так увлеченно играла. Волосы ее были целиком убраны под ту громоздкую белую штуку, которую Холл окрестил «абажуром», и это сбивало с толку, мешая более точно определить ее годы.
— Полковник, вам правда ничего не известно о судьбе Ральфа Бакстера?
— Ничего. Я даже не слышал о нем.
— Боюсь, с ним что-то случилось. Как у вас дела и надолго ли вы в наши края?
— Это я и сам хотел бы знать. Если завал серьезный, то мы, пожалуй, задержимся дня на два. Послушайте, Сигрид, насколько я понимаю, мы можем перейти на французский.
— Не возражаю.
После двухминутного молчания Холл сказал:
— Дурацкая ситуация. Я много общался с экстрасенсами, но в такой роли первый раз. Боюсь, вы давно догадались, зачем я сюда пришел.
— Боюсь, что да, доктор Холл, и для этого вовсе не обязательно быть экстрасенсом.
— Вижу, вижу, — проворчал Холл. — Раз дело принимает такой оборот, что же, отведаю вашего супа. Но утешьте меня хоть одним, Сигрид — скажите, что пусть немного, но сочувствуете моему невезению.
— Вы хитрите, полковник, и слишком торопитесь судить о том, что такое везение и невезение. Знаете, что это стоит позади вас?
— Какой-то ящик.
— Это алтарь. Вы находитесь в церкви, доктор Холл, я готова вас выслушать. И двигайтесь к столу.
Холл переставил табуретку, в это время кто-то вошел, помнится, старик с котелком в руках, спросил о каком-то рисе, Сигрид ответила; когда они снова остались вдвоем, Холл заговорил так:
— Вы знаете, Сигрид, у меня отношения с богом самые нейтральные и, кстати, в данную минуту — особенно. Он обманул мои ожидания. Возможно, это говорит о моем прагматизме, но война невольно делает человека прагматиком. Я охотно верю вот в эту вашу похлебку и в то, что вы мне нравитесь, а все прочее — кто его разберет. Я не кощунствую?
Однако, опустив ложку в эту самую похлебку, он сменил тон, хотя Сигрид ничего ему не ответила:
— Тем не менее вы правы, у меня есть к вам вопрос. Скажите, ваша Урсула — католическая святая?
— Конгрегация Изабеллы, конечно, отличается от земной, но не сомневайтесь, святая Урсула одна и та же — и на Изабелле, и в Риме. Вы католик?
— Не знаю. Мой друг, его звали Кантор, вот он был католик, и истинно верующий. Сигрид, я слышал, некоторые сенсы могут связываться с тем миром, с теми, кто там, с душами, если есть какие-то души... Я не успел с ним поговорить, мы вообще как-то отдалились друг от друга...