В небе Чукотки. Записки полярного летчика
Шрифт:
Впервые я видел коренных обитателей края так близко. Они были в меховых одеждах, пропитавшихся дымом и другими весьма острыми ароматами яранги. К взрослым, как любопытные зверьки, жались малыши, сверкавшие черными глазенками.
Большинство присутствующих составляли служащие комбината и треста. Тут же находились мотористы, старшины плавбазы, рабочие мастерских и консервного завода. Я почти никого не знал и удивлялся, как много .знакомых у моего командира Пухова. Он раскланивался налево и направо, его наперебой подзывали, охотно теснясь и освобождая для него место. Потом н оказался в президиуме представителем отряда
Торжественная часть собрания была недолгой и не отличалась от многих других подобных собраний. Запомнилось оно другим. Сразу, как только сел докладчик Щетинин, из президиума к рампе стремительно вышел незнакомый мне человек и, энергично выкинув руку вперед, как бы призывая к вниманию, бросил в звенящим голосом:
— Уважаемые товарищи потомки!
Это было неожиданно, непонятно, и в зале сразу воцарилась тишина. Впервые на этом меридиане прозвучали страстные слова Маяковского. Большинство присутствующих понятия не имели о его существовании и приняли выступающего за автора. Великолепно переданное напряжение стиха заворожило всех.
Когда выступающий умолк, зал разразился овацией. Какая же это великая сила — человеческое слово. Точно попавшее в сердце, оно может поднять человеке на высоту героического действия. Но оно может и ранить, унизить, обессилить его! Тот, кто сегодня с такой страстью читал стихи, не просто декламировал их, Через них он выражал и самого себя. Я должен с ним познакомиться!
Через несколько дней я пришел в политотдел к Щетинину и застал у него мужчину чуть более сороке лет, с округлым грубоватым лицом, по виду рабочего, Увидев меня в дверях, Щетинин дружелюбно улыбнулся:
— А, заходи–заходи, Миша, садись. Вопрос есть.
— Слушаю, Николай Денисович!
— Так вот, скажи, как по–твоему, из чего лучше
строить дом — из бревен или фанеры?
— Смотря где. В Крыму подойдет и фанера, а здесь — бревна, — ответил я, удивляясь несуразности вопроса.
— А вот Трофим Сергеевич (жест в сторону рабочего) уже час доказывает мне, что дом из фанеры
в Арктике лучше бревенчатого.
— Хвактически не так, товарищ начальник! — степенно вступает в разговор Трофим Сергеевич, — Я не говорил, что лучше, я говорил — не хуже.
— Ну, может, я не понял, расскажи вот при Мише все снова.
По интонации и смешинке в глазах Щетинина мне стало ясно, что все–то Денисыч понял, но дает мне возможность познакомиться с интересным человеком. — Хванера она и есть хванера, — неторопливо, с сознанием важности сообщаемых сведений начал Трофим Сергеевич. — Конечно, куда ей угнаться за бревном! А только и хванера местами куда как превосходит бревно. Инженер товарищ Романов придумал дома из хванеры, что по теплоте не уступят бревенчатому, хочь дуй какая пурга. Вот построил я Петру Хвилимонычу домок, пусть живет и радуется. Инженер товарищ Романов дают гарантию на пять лет, а я, столяр Дылев, ручаюсь за пятнадцать годков, а то и больше.
Ага! Значит, Дылев! Я уже слышал об этом оригинале, которого за глаза звали не столько по имени, сколько по кличке «Хванера–хвактически»!
А
— …Так ведь это где? В Анадыре, на морском берегу. Сюда и бревно завезти бесхитростно. А вот геологам или каким другим изыскателям надо на время (ударение он сделал на последней букве) поставить жилье где–нибудь в горах. Так што, они на оленях или собачках бревна повезут? Да ни боже мой! Они в палатках промучаются, а не повезут. Транспорту не хватит. Да и не нужон им дом на семьдесят лет. Им што? Им дай дом, чтобы был легкий да дешевый, годков на пять, и штоб списать его не жалко было. Вот тут хванера — она и спасает: легка, удобна, ее и на самолетах можно уместить и перенести куда требуется. — При этом Дылев посмотрел на меня, как бы приглашая подтвердить его правоту.
Щетинин положил локти на стол, руки со скрещенными пальцами подвел под подбородок и, слушая Дылева с самым серьезным видом, с дружелюбным любопытством изучал этого самобытного человека.
— Вить теперь как пошло дело? Едут и едут люди на Север, как будто им тут леса растут — руби да ставь дома! А лесов здесь нету. И пароходов не хватит привезти на всех бревенчатые дома. А хванера, она што? Лежит себе в трюмах пачечками, много места не занимает, да всякие там столбики–реечки рядом приткнулись. А приехали на место, тут тебе столяр Дылев только и нужен. А помогать ему могут самые что ни на есть чернорабочие. Глядь–поглядь, через три недельки и готово жилье. А бревенчатый дом? Его только перетаскать по бревнышку, и то артель нужна, а поставить — цельная бригада…
Дылев, как видно, мог на эту тему разговаривать до вечера. Воспользовавшись паузой, я перехватил инициативу.
— Трофим Сергеевич! Это очень интересно. Если разрешите, я приду посмотреть на ваш дом, как вы фанерой тепло удерживаете.
— Да с дорогой душой! Приходи, будь ласков. Все как есть объясню, вполне доволен будешь. Ты не смотри, что у Дылева два класса, он самоуком при Советской–то власти до бригадира дошел. Посмотришь мой домок по системе инженера товарища Романова, познакомлю с умнющим человеком, начальником всей мерзлотной станции Швецовым.
— Да ты его должен знать, Миша. Ты был на вечере? Он Маяковского стихи читал, — сказал Щетинин.
— Спасибо, Трофим Сергеевич, Непременно приду. А вы его давно знаете?
— Петра Хвилимоныча–то? Да как же, с самой что ни на есть столицы с ними еду. Они заинтересовались этой конструкцией, а инженер товарищ Романов меня им и представили как столяра первой руки. Так я и поехал в энтот Анадырь.
— Я вижу, вы его уважаете, Трофим Сергеевич?
— А как же! Мастер мастера завсегда уважает. Такой человек, как Петр Хвилимоныч, могли бы устроиться поближе к московским удобствам, а они вон куда! На край света! Уважаю я их за это, тут слов нет!
Вмешался Щетинин.
— Трофим Сергеевич! Ты извини, сейчас мне надо на собрание плавбазы идти, а товарищ Каминский, видно, по делу. Ты с ним еще встретишься.
— Понимаю, товарищ начальник, Дылеву много слов не надо. Ему покажи чертеж — он разберется, к чему что прислонить.
Он степенно поднялся, застегнул ватник на все пуговицы, надел на лысеющую голову старую буденовку и, пожав руку сперва Щетинину, потом мне, направился к двери.
Когда дверь за Дылевым закрылась, Щетинин, усмехаясь, спросил: