В небе Чукотки. Записки полярного летчика
Шрифт:
— А ты что же, считаешь себя правым?
— В том, что говорил Пухов, правда и не ночевали
— Это я и без тебя знаю. А вот ты не понял своей вины перед партией.
— Перед партией моей вины нет!
— Ты так думаешь?
— Уверен!
— Ну хорошо! Тогда скажи, Волобуев предлагав тебе в Москве командовать этим отрядом?
— Ну предлагал.
— А ты поручился за Пухова? Чего молчишь — поручился?
— Ручался.
— Ну так вот и отвечай за это. Ты думал, что за спиной Пухова будешь, как у Христа за пазухой. Легкой жизни хотелось? Так ведь?
—
— А он оказался ни тем и ни другим, притом таким, скользким, что не ухватишься. Товарищ Ленин учил нас? бдительности, учил отвечать за свои рекомендации. Считай, что ты дешево отделался!
— Выходит, я должен один ответить за Пухова, которого знал две недели? А вы и Георгий Николаевич умываете руки?
— На Волобуева не греши, он расплатился жизнью. Мне всыплют и без тебя, не беспокойся! А я учу тебя верить делам, а не словам. Теперь красноречивых стало много. За красивыми словами иной раз не разберешься, чего стоит человек в деле.
— Ну а Мажелис? Он же парторг и старый коммунист…
— Ты за Мажелиса не прячься! Он честный коммунист, но человек не очень–то подкованный. Кроме того, он механик старого закала. А ты кадровый командир, человек развитый во всех отношениях. Как же ты позволил Пухову смять себя и зажать в кулак всех остальных? Скажи спасибо, что отделался выговором.
Тогда я не согласился с Конкиным. Много позже понял, что по большому партийному счету Конкин был нрав. Если коммунисты позволили сесть себе на шею карьеристу, то именно с них надо спрашивать по всей трогости. Ибо они делают дело партии и отвечают за него. Строгий спрос отучает от беспечности, легковерия и безответственности.
ОШИБКА ВОЛОБУЕВА
Анадырский хребет является становым хребтом Чукотки. В широтном направлении он простирается вдоль нее почти на тысячу километров. Испокон веков хребет представлял собою неодолимую преграду для сообщения между жителями северного и южного побережий Чукотского полуострова. Как уже говорилось, на картах наиболее достоверно была изображена лишь береговая черта. Еще в 1932 году Сергей Обручев гадал, что представляет собою пик Матачингай, видимый из залива Креста.
На трехмоторном самолете Федора Куканова в 1933 году он первым перелетел хребет, а талантливый геодезист Константин Салищев зарисовал с воздуха узкую полосу увиденного.
В марте 1934 года отряд Каманина и звено Галышева, летевшие в Ванкарем спасать челюскинцев, предпочли пролететь лишнюю тысячу километров вокруг полуострова, так как хребет, о котором было так мало данных, оказался закрыт облаками. И только М. В. Водопьянов, добиравшийся в Ванкарем последним, боясь опоздать, решился лететь через хребет из залива Креста в облаках, чтобы пробиваться в полярном море по расчету времени. Он мог это сделать единственным из летчиков, спасавших челюскинцев, так как получил большой опыт «слепых» полетов при перевозке матриц «Правды» из Москвы в Ленинград. На борту его самолета имелась радиостанция, что весьма облегчало задачу. А главное — в наличии был дерзкий водопьяновский характер.
Второе визуальное пересечение хребта (после Куканова) по своей
Куканов летел на трехмоторном самолете дальнего действия. Он был свободен от ответственности за ориентировку, так как на борту были опытные навигаторы Обручев и Салищев. Кроме того, и основной задачей Куканова являлись полеты по местам, не положенным на карту.
Пионерское значение полета Богданова в том, что он не имел того, что страховало Куканова. Ни запаса бензина, ни большей скорости самолета, ни навигатора. Он и не догадывался, что до него уже был такой перелет. Полагаясь на компас и собственный здравый смысл, он летел на помощь геологам, о чем подробно расскажу позднее.
Все это сообщаю к тому, что в сознании и всех остальных пилотов нашей авиагруппы Анадырский хребет продолжал оставаться в ореоле недоступности, Это не могло не сказаться на психике летчика Буторина, с которым командир Волобуев решил совершить третье пересечение хребта, да еще в условиях полярных сумерек. Поэтому попытка окончилась неудачей и гибелью участников полета. Вот как это происходило, когда я представил себя на месте Буторина.
Из Ванкарема вылетали в ясную и тихую погоду. Буторин сделал круг над домиком полярной станции и рассмотрел фигуру Быкова с прощально поднятой рукой. Подумал, вероятно, как обидно Николаю оставаться у своего раненого самолета. Пройдет много дней, пока он сможет на нем летать.
Набрал тысячу метров, чтобы хорошо и далеко видеть, и лег на курс.
Ничто не предвещало беды. Густо–синее на севере, небо в зените было зеленовато–серым и все больше голубело к югу. У самого горизонта в голубизну вливались желтовато–оранжевые полосы. Там, за горизонтом, идет над землей солнце, и люди видят его. Сегодня он прилетит в Кресты, вероятно, после захода, но зато завтра наверняка увидит восход.
Мотор работал отлично, приборы доносили, что все и порядке. Буторин приблизил к глазам планшет с картами и стал сличать ее с местностью. Но уже через пять минут отказался от попытки найти какой–либо ориентир хаотическом переплетении впадин и холмов, вьющихся лощин и буераков. Надо выдерживать компасный курс и ждать Амгуэму, потом идти от нее через горы курсом на «чистый юг» — так говорил Богданов.
Видимость была хорошей: километров десять, а то и пятнадцать. Земля, покрытая снегом, отражала свет неба, снег казался дымчато–голубоватым, темнее в (кладках местности и светлее на буграх.
Минут через тридцать местность под самолетом стала холмистой, справа смутно прорисовывался гористый рельеф, под углом к маршруту приближалась река. Буторин вновь взял планшет с картой, отыскал на ней белое пятно, на котором пунктиром была намечена река. Амгуэма, решил Буторин. Всякая определенность отрадна человеку, и Буторин чуть изменил курс, чтобы скорее выйти на реку.
Вот и она. От основного русла отделялись рукава, на берегах появились щеточки кустарника, на поворотах белели ровные площадки отмелей.