В небе и на земле
Шрифт:
Вспоминаю, что перед этим перелётом мне пришлось выдержать тяжёлый спор с Андреем Николаевичем из-за того, с кем мне лететь. Я настаивал на том, чтобы со мной был испытанный механик Е.В.Родзевич, с которым я летал в Пекин и Токио. А А.Н.Туполев настаивал на кандидатуре Ивана Ивановича Погосского, инженера-аэродинамика (Иван Иванович Погосский (1896-1934) имел и лётную подготовку.). Меня это предложение никак не устраивало. В таком полёте мне нужны были «золотые» рабочие руки, а не помощь в разрешении аэродинамических проблем. Я держался категорически: «Или я лечу с Родзевичем, или как будет угодно начальству, но без меня…».
Это был первый и последний в жизни конфликт между мной и А.Н.Туполевым. Перелёт, видимо, убедил его, что я был прав. Далее у нас установились отношения полного доверия и взаимопонимания (как теперь часто говорят в печати). Я нашёл в Андрее Николаевиче не только гениального конструктора, но и человека с психологическим обликом неповторимого благородства, нравственной чистоты, человечности, русской прямоты. Когда он уверовал в меня, а я - в него (намного раньше), дела у нас пошли на лад.
В печати было сообщено, что я вернулся вследствие плохой погоды. Пришлось принять «кляксу» на свой счёт. Было обидно и неприятно. Все иностранные представители, провожавшие меня, воочию убедились в фальсификации. В неважном настроении я уехал с аэродрома домой. Тогда я снимал комнату в частной квартире на Большой Дмитровке. Вечером, прогуливаясь, я встретил начальника ВВС П.И.Баранова. Он строго спросил:
– Что это Вы не спите? Вам же нужно рано вылетать!
– Слушаюсь, я как раз возвращаюсь с прогулки домой.
В августе 1976 года я посетил Госархив СССР. К своему огорчению, я убедился, что история перелёта правдиво не освещена и в ней содержится фальшивый довод о возвращении из-за погоды. К сожалению, и в архивах истина часто извращена.
* * *
31 августа нас снова провожал С.С.Каменев. Я выразил сожаление, что ему приходится провожать нас второй раз.
Снова на рассвете Сычёвка… Но полёт продолжался благополучно. Погода была хорошая, как и в первый раз. Временами утренний сплошной туман закрывал землю. Это нас не смущало, тем более что далее он кончился. Теперь я уже научился уверенно летать по компасу.
Перелетев границу Польши в точно указанном месте, мы сразу заметили изменения на земле: обсаженные деревьями дороги, помещичьи усадьбы, узкополосицы в обработке земли, вид городов и сёл - всё было иначе, чем у нас. Перелетев границу Центральной Пруссии, мы были поражены вновь изменившейся наземной картиной. Черепичные крыши, возделанные поля. Вся картина резко отличалась от польских видов.
Прилетев в Кёнигсберг (ныне - город Калининград.) и подрулив к ангарам для пополнения горючим, мы обнаружили, что из правого радиатора системы «Ламблен» капает вода. К сожалению, эту систему радиаторов запаять было нельзя: течь внутри, а радиатор дюралевый. Решили так лететь в Берлин. Там выяснилось (после приземления), что вода из радиатора капает так же, как и ранее. Решили, что в Париже должны быть радиаторы этой системы. Тем более, в нашем распоряжении там была ночь, и для замены радиатора должно было вполне хватить времени.
На аэродроме в Берлине я был приглашён на короткий банкет, организованный в ангаре. Женя на нём присутствовать не мог, так как занялся осмотром мотора.
Вскоре мы распрощались с гостеприимно встретившими нас хозяевами. Они завернули нам несколько бутербродов в салатные листья, для того чтобы сохранить
Западная Германия отличалась от Восточной своей, местами гористо-холмистой, местностью. Много попадалось старинных замков. Виды были несколько более хмурых оттенков. Подлетев к французской столице, мы заметили, что картина под нами оживилась. Светлые дома, почти белые дороги - хмурые картины сменились весёлыми живописными красками.
Но что это такое? Мотор начало слегка трясти, а через несколько минут тряска стала уже довольно ощутимой. До Парижа было уже недалеко, но тряска нас волновала, потому что радиатор из-за неё мог выйти из строя совсем. Со сжимающимся сердцем и щемящим чувством в груди мы долетели и благополучно сели на аэродроме Ле-Бурже.
Подрулили к ангарам, где ожидали встречавшие нас наши советские люди из посольства. Цветы, рукопожатия, приветствия… Главным организатором встречи был Л.Г.Минов (Минов Леонид Григорьевич (1898-1978) - известный планерист и парашютист, в 1926 году - военный атташе в Париже.), знаменитый впоследствии советский парашютист. Осмотрев наш радиатор, мы пришли в ужас: вода из него уже не капала, а текла струйкой. Дальше лететь с таким радиатором было нельзя. Выяснилось, что тряска произошла из-за отскочившего небольшого кусочка шпаклёвки винта. Но тряска сделала своё дело.
Л.Г.Минов пошёл звонить фирме, выпускающей такие радиаторы. Оказалось, что радиаторов таких размеров у них нет. В это время стало смеркаться. Пассажирские самолёты садились почти каждые 5-7 минут. Один француз-механик шепнул нам:
– Вон та машина становится на ремонт. Я могу снять с неё радиатор и поставить вам. Этот радиатор чуть больше, но это ничего: держите обороты мотора побольше, и всё будет в порядке.
Ничего не оставалось, как согласиться с его предложением и обеспечить этого механика хорошим «пур буар» (на чай).
Нужно было выгнуть новую водяную трубу, что представляло известную сложность и требовало времени. Но «наш» француз не унывал и обещал, что до рассвета всё будет сделано наилучшим образом.
Мы с Женей порядочно устали. Спали мы в ночь перед полётом всего три часа и весь день летели, да ещё и с такими волнениями под конец. Но отдохнуть нам особенно не пришлось. Нас повезли на автомашинах осматривать достопримечательности Парижа при ночном освещении. Мы видели Эйфелеву башню, Сену, Лувр и т.д. И всё это - «на скорую руку». Наконец, мы попали в отличный долгожданный ресторан и были вознаграждены: ор-дёвр, бычий нос в маринаде, бифштекс, какого я никогда в жизни не ел и который запомнился мне поэтому на всю жизнь - так он был пухл, кровянист и необыкновенно нежен, не говоря уж о приправах. Готовят во Франции так, с такой тонкостью вкуса и разнообразием, что вряд ли тут можно найти французам конкурентов.
В 12 часов ночи мы вошли в свои номера. Всё утопало в розах, преподнесённых нам нашими заботливыми советскими людьми. Я разделся и бросился поперёк кровати, утонув в перине (кровати были вдоль и поперёк одного размера).
Вскоре я почувствовал, что кто-то трогает меня за плечо. Я поднял голову и увидел над собой лакея гостиницы, протягивающего мне телеграмму. Я взял её и быстро прочитал: «Поздравляем с успехом. Работники «Дерлюфта» (воздушной линии Москва-Берлин)». Слов нет, это была приятная телеграмма, но в тот момент… я был раздосадован прерванным сном и тотчас же заснул.