В НЕБЕ КАСПИЯ записки летчика
Шрифт:
– Тонут! – не своим голосом закричал Орлов. – На помощь! – на бегу крикнул он товарищам.
Прогретый солнцем, молодой лёд рушился под тяжестью подвод. Лётчики подбежали, когда уже восемь лошадей беспомощно вскидывали головы над коркой льда. Ловцы бегали вокруг, ещё не решив, что предпринять.
– Спокойно, товарищи! Спокойно! – вдруг прогремел над паническим гамом голос «атамана». – Спокойно, говорю! – подняв обе руки и потрясая ими, продолжал он. – Подводы оставьте на месте! Люди ко мне!
Стали выпрягать провалившихся лошадей. Затем привязывали за хвосты,
Гладкий, как зеркало, лёд не создавал ногам опоры, и люди скользили к майне.
– Пешни сюда давай, пешни! – кричал кто-то.
Для опоры вбивали пешни, но и они, прорезая молодой лёд, уходили к майне. На лёд выступала вода, и становилось ещё более скользко. Неотступно стоя в воде, напрягаясь изо всех сил, все тащили провалившихся коней. Вот на поверхности льда не надолго покажется спина лошади и тут же снова исчезает – конь валится под обломившимся льдом. Ещё и ещё усилие, и вновь животное на поверхности. Люди продолжают тащить быстрей, лёд прогибается, но не успевает проваливаться. На старой льдине останавливаются. Лошадь вскакивает, раскидывая в стороны брызги.
Особенно долго мучились с одним крупным конём. Он, словно понимая старания людей, помогал выбрасывать на поверхность себя, но тонкий лёд тут же рушился, и его могучая, будто лакированная, серая туша скрывалась в холодной темнозеленой воде.
– Хватит, бесполезно, – взглянув на часы, скорбно сказал «атаман». – Не жилец он теперь: застыл весь.
Конь будто понял его слова. Высоко вскинул красивую голову, заглядывая людям в глаза своими огромными, чёрными, горящими глазами. И вдруг, как подстреленный лебедь, он клюнул носом воду. Отфыркнулся и снова клюнул. Всё глубже погружаясь, он вскоре исчез. На воде медленно таяли белые пузыри.
Поочерёдно вытащили остальных лошадей. Осторожно, в одиночку, распряжённых, их перевели на «стоячую утору». Сани рыбаки перетаскивали сами.
Караван быстро принял прежний вид и по наезженной дороге уходил на берег.
Лётчики с самолётами остались на кромке льда под прикрытием тёмной ночи.
Дул свежий ветер.
– Что ж, будем устраиваться, – сказал Орлов, когда затих удалявшийся шум каравана.
– Что поделаешь, надо, – отозвался Рожков. – Я на кромке видел пласты наторошенного льда толщиной сантиметров в пять. Хороши они для «дома» будут, – продолжал он.
Орлов поддержал его.
Закипела работа. Вскоре соорудили ледяной дом. Правда, он был без крыши, но всё же служил неплохой защитой от пронизывающего ветра.
– Ну-с, – входя в это жильё, произнёс Орлов, – следует новоселье отпраздновать.
– Не нами такой порядок заведён и не нам его отменять, – весело подхватил Рожков и ловко на пальцах смастерил воображаемую стопку.
Усаживаясь, все дружно смеялись.
– Это у нас, Коля, имеется, – и Орлов показал на ящик с неприкосновенным запасом, который вскрывали механики.
Обедали и ужинали сразу, в необычной обстановке. В консервных банках неровным пламенем горел бензин.
– Светить – не светит и греть – не греет, – как бы обижаясь, проговорил
– Ты прав, – поднимаясь, сказал Орлов и вышел.
Ни звёзд не увидел он на тёмном куполе неба, ни блуждающего огонька на затерявшемся горизонте. Всё исчезло под чёрным крылом ночи.
Только, как далёкий маяк, тускло пылал ледяной «дом», причудливо разливая свет меж трещин вокруг, как-то сказочно окрашивая его. А поверх в тусклом зареве, как из волшебного очага, дымилась снежная пыль. Ветер кружил её и бесконечно бросал в ненасытную чёрную пасть ночи.
Зябко пряча голову в воротник, Орлов вернулся.
Нескончаемо тянулась холодная ночь. Не раз ходили на кромку льда, к самолётам, и снова собирались вокруг коптящего огня… Невольно кое-кто, утомившись, сидя засыпал. И тогда его ожидала весёлая неприятность: размалёванный сажей, он тут же просыпался под общий смех товарищей. Орлов, как ни крепился, всё же не заметил, когда ему навели бородку клином и завитые усы…
Наконец-то наступил рассвет. Он вернул людям бодрость и энергию. Будто и не было этой бессонной ночи. Оживлённые, они работали у самолётов. Бортмеханики быстро проворачивали винты, засасывая горючее в цилиндры, затем рывками толкали их с компрессии, а пилоты яро крутили пусковое магнето. Много раз повторялось то же самое, но захолодевшие моторы упорно не запускались.
Намучившись, Орлов сердитым взглядом окинул мотор и вылез из кабины.
Так же молча к нему подошли остальные.
– Надо бы факелы поделать. Да из чего только? – проговорил в раздумье Орлов.
– Найдём! – отозвался его механик. Поняв замысел пилота, он проворно сбросил с плеч комбинезон.
– Вот, – бросил он снятую байковую рубаху и стал натягивать свитер на обнажённое тело, принявшее вид гусиной кожи.
Орлов заботливо принялся помогать быстро одеться Ковылину, а Рожков с Глебовым накручивали клочки рубахи на рукоятки ручников, отвёрток. Крутили на всё, лишь бы огонь не обжигал руки.
– Греть! – приказал Орлов.
Самолёты развернули «хвостом» на ветер.
Все четверо быстро поднесли полыхавшие факелы к цилиндрам.
– Верхний, верхний цилиндр грей! – басовито кричал Рожкову Ковылин.
Ветер раздувал пламя, оно гудело, будто форсунка, облизывало ребристые головки цилиндров.
В аэропортах так моторы не греют, а на кромке льда это был единственный выход.
– Хватит греть! – опять раздался бас, и брошенные факелы зашипели на снегу.
Дорога была каждая минута.
Орлов сидел в кабине, а механик быстро проворачивал винт.
– Контакт! – крикнул он, резко дёрнув книзу винт.
С упоённо довольным видом, вытирая потное лицо, Ковылин смотрел, как вылетали сизые дымки от ритмично работающего мотора. Прогрели и так же запустили мотор второго самолёта. Вскоре машины, рассекая холодный воздух каспийского неба, парили в нём, а под упругими крыльями расстилался скованный льдами; грозный седой Каспий.
НА РАЗВЕДКЕ ТЮЛЕНЯ