В небе Китая. 1937–1940
Шрифт:
Действительно, здесь было тепло и тихо, хотя в 20 км — линия фронта. Когда мы утолили голод, нас повели в ближайший домик, открыли небольшую комнату. Пол ее был застлан циновками, у стены лежали валики, обтянутые драпировкой. Человек, сопровождавший нас, сложил ладони рук и наклонил на них голову. Это означало: спать, спать…
Пережили мы за день немало, и после вкусного обеда клонило ко сну. Сняли унты, комбинезоны, улеглись на полу. Но не успели сомкнуть глаза, за стеной — шум, треск барабанов, звуки, похожие на глухие выстрелы. Мы вскочили и на всякий случай достали пистолеты.
— Фу, черт. Напугали, — воскликнул техник Купчипов. Оказывается, китайцы справляли в ту ночь один из своих праздников. Мы снова улеглись, но сон не шел. Вскоре за окном занялся молочный рассвет.
Часа через два тот же сопровождающий принес свежеиспеченные лепешки, душистый чай. На поводках он вел трех осликов.
— А это зачем? — невольно вырвалось у меня при виде мирно дремавших животных. Китаец смешно оседлал палку, показав, что ослики поданы для нас.
— Да я же раздавлю эту скотину, если па нее сяду, — рас смеялся Багрецов. Был он широк в плечах, да и ростом природа не обидела.
В унтах, комбинезонах не только штурман, но и мы выглядели великанами, поэтому от услуг отказались. Зачем понапрасну мучить безответных животных?
До Аньцица нас провожал молодой, худенький китаец. По пути он пытался что-то рассказать, но, убедившись, что мы не понимаем, вышел вперед и начал мурлыкать себе под нос заунывную песню, взмахивая в такт шагам бамбуковой палкой.
— Товарищ капитан, — обратился ко мне Багрецов. — А вдруг китайцы увезут наш самолет не в Ханькоу, а в другое место?
Честно говоря, и я думал об этом. Не очень ли легковерно мы поступили.
— Ручаюсь, что привезут точно в Ханькоу, — постарался я рассеять опасения штурмана.
В городе с помощью провожатого мы разыскали местного губернатора и поведали ему о своих злоключениях. Губернатор принял в нашей судьбе живейшее участие. Он позвонил по телефону в Ханькоу и долго кого-то уговаривал, чтобы прислали самолет. Об этом мы его попросили.
Аэродром находился примерно в 6 км от города. Мы собрались было идти, но губернатор предупредил наше намерение.
— Рикша, рикша, — дважды повторил он известное нам слово.
— Рикша? Нет, — замахали мы руками. Мы категорически отказались от любезного предложения и направились пешком.
На аэродроме в глинобитной фанзе располагалась китайская комендатура. Когда мы вошли в помещение, дежурный офицер встал из-за стола и попросил нас подождать. Потом позвонил по телефону и сообщил, что самолет будет завтра.
Пока он нам объяснял, энергично жестикулируя руками, при открылась дверь, и мы увидели в соседней комнате японского летчика. Он что-то говорил китайскому офицеру, пытаясь улыбнуться.
— Ваши летчики его сбили, а мы поймали, когда он спустился на парашюте, — пояснил комендант. Потом спросил:
— Что с пим делать?
— Что делать? Решайте сами, — ответили мы. — Он ваш пленник, поступайте с ним согласно китайским законам. Только вышли за дверь — позади раздался выстрел. Обращаемся к переводчику:
— Что случилось?
— Вы сказали
— Но как же мы впятером втиснемся? — спрашивают коман дира экипажа.
— Ничего. Машина сильная.
Самолет повел я сам. Предстояло пересечь горный хребет. Погода пасмурная, шел дождь, видимость ограниченна.
По вот и Ханькоу. Встретили нас на аэродроме с большой радостью. Трое суток никто не знал о нашей судьбе. Думали, погибли. И вдруг являемся живыми-здоровыми.
А я сразу с вопросом: пришла ли баржа с самолетом?
— Пока нет, но скоро будет, — постарались успокоить товарищи. Китайцы уже успели передать на аэродром, что самолет плывет по Янцзы, а летчики здоровы и невредимы.
— Только вот в чем вопрос: как мы доставим его па аэродром? — высказал свои опасения инженер П. М. Талдыкин.
Но об этом сейчас думать не хотелось. Я был преисполнен чувства благодарности к капитану катера, который честно сдержал свое слово.
К вечеру па аэродром приехал П. Ф. Жигарев. Он собрал всех участников боевого вылета на Нанкин и объявил благодарность. Рычагов предупредил нас:
— Японцы наверняка попытаются расквитаться за поражение. Будьте готовы к отражению налета па аэродромы.
Рычагов оказался прав. Дня через два с передовых постов воздушного наблюдения поступило сообщение: курсом на Ханькоу идет большая группа вражеских бомбардировщиков. Впереди и выше се — истребители.
Нам была знакома тактика японцев. Прежде всего они стремились втянуть в бой наших истребителей, чтобы обеспечить свободу действий своим бомбардировщикам. Рычагов, используя опыт боев в Испании, предложил контрмеры. Он разделил истребителей на две группы. Одна из них вступила в схватку с вражескими истребителями, другая неожиданно для врага бросилась па бомбардировщиков, Оказавшись без прикрытия, бомбовозы сбрасывали свой груз куда попало и разворачивались на зад. Но многим из них уйти не удавалось. Советские истребители преследовали японцев до тех пор, пока у них хватало горючего. Сбитые японские самолеты местные жители находили потом в плавнях, болотах, на рисовых полях. Захваченных в плен японских летчиков они связывали веревками и доставляли на ближайший аэродром.
Как только прозвучал сигнал тревоги, мы бросились к своим машинам, чтобы отвести их в безопасное место. Бомбардировщики поднимались в воздух первыми и находились в заранее намеченной зоне, пока шел бой. Истребители взлетали не сколько позже. Не было никакого расчета заранее расходовать горючее, так необходимое для боя, а затем для преследования врага.
Из зоны была хорошо видна вся воздушная баталия между нашими истребителями и японскими. Бой завязался на высоте 2 тыс. м и вскоре распался па несколько очагов. Самолеты то взмывали ввысь, то начинали пикировать или выписывать глубокие виражи. Знойное блеклое небо полосовали светящиеся трассы. Вот загорелся один истребитель, задымил другой, блеснув на солнце крыльями, опрокинулся вверх колесами третий. Чьи самолеты падали — вражеские или паши, издали трудно было установить.