В небе Украины

Карпов Александр

— Захар! — обрадовался майор Выдрыч. — Наконец-то. Я верил, что ты вернешься!

На Захара смотрели добрые, радостные глаза друзей. Звучало много хороших, сердечных слов, но слова Выдрыча особенно взволновали: он верил в возвращение летчика! Он ждал его! К горлу подступил предательский комок, и на глазах выступили слез.

Не в силах совладать с волнением, Хитали направился к выходу из землянки.

— Да, чуть не забыл! — крикнул вдогонку Выдрыч. — После ужина — на концерт!

Мы торопим шофера, чтобы засветло приехать в поселок. Бегут навстречу порыжевшие, высохшие от зноя поля, кругом однообразная

степь. Унылый пейзаж. Когда-то здесь паслись отары овец, тысячи лошадей, а сейчас изредка встретится хищный хозяин этих мест — орел-степняк или взлетит испуганный гулом автомашины стрепет. В полете он похож на утку, угадывается по белым подкрылкам, роняющим на землю отблески вечернего солнца.

Но вот блеснул рукав Волги, потянуло сырой прохладой. Старик-рыбак в рваных резиновых сапогах снимает с самодельной тележки корзину с рыбой. Вверху на фоне угасающего неба резко выделяется летящий с запада на восток немецкий разведчик. Он словно коршун выслеживает, где что плохо лежит: значит, завтра жди «юнкерсов» или «хейнкелей».

Артисты у нас впервые. На кузове грузовика, превращенном в сцену, задорно пляшут танцоры из фронтового ансамбля, с гиком проносятся они перед зрителями, сидящими в «зале» — небольшой поляне между темнеющими домами. Над головами зрителей висят крупные яркие звезды. Кажется, протяни руку, и упадут они тебе в ладони, теплые и ласковые, как пшеничные зерна.

На сцену выходит певица. Она поет о тревожной молодости, о девчонках, которые ждут. Слова песни бередят душу, задевают самые нежные ее струны. Вспомнился вдруг дом, оставшаяся там мать и две сестры.

Только сегодня я получил письмо от матери. Сколько долгих дней этот конверт шел из рязанской деревушки ко мне, на берег Волги!

Далеко отчий дом от Сталинграда. А стоит только на миг закрыть глаза, и он рядом, совсем близко. Вижу, как встает утром мать. Она встает еще затемно, тихо-тихо, чтобы не разбудить младших сестренок. У нее всегда много хлопот. Нелегко ей одной без мужа. Отец мой рано умер, и все заботы легли на плечи матери.

Она часто прижимала к себе мою стриженую голову и ласково бормотала: «И когда ты только вырастешь!». Мне в ту пору шел тринадцатый год.

Милая мама! Я постоянно чувствую свет и тепло твоей души. Кто не помнит с детства материнские руки!. Вот ты заботливо надеваешь на меня штопанное-перештопанное пальтишко, купленное по дешевке на базаре. Поверх воротника наматываешь пухлый обруч шарфа, связанного собственными руками…

Вспомнилось лето 1938 года, день, когда я стал комсомольцем. Пришел домой, вынул из кармана дорогую мне книжицу. Мама присела на лавку, долго смотрела на меня, потом улыбнулась: «Ну вот, ты уже стал взрослым. Был бы жив отец — не нарадовался бы! Поздравляю, сынок»…

И здесь, в выжженных солнцем калмыцких степях, я словно слышу ее призывный голос: «Бей врага, сынок! Бей за нас, за весь наш народ!».

Неожиданно на мое плечо легла рука Захара. Он приблизился ко мне, и я увидел его разгоряченное лицо.

— Знаешь, я очень боялся остаться без глаз… шепнул он мне, И вдруг без всякого перехода добавил: — Хорошо сейчас у нас на Кавказе!

Я понимаю его. Ему, как и мне, взбудоражила душу песня, навеяла мысли о родном доме.

Из рассказов Захара я знал, что родился он в селе Араниси в шестидесяти километрах от

Тбилиси. Село славилось школой, которую открыл известный просветитель профессор Зандукели на собственные средства. Когда Зандукели лежал в тбилисской клинике он просил снабжать его водой из аранисских родников, что возле дома Хиталишвили.

Горы отгораживали жителей села от всего мира. Когда Соломону Хиталишвили, отцу Захара, надо было съездить в город, чтобы продать скот или шерсть, дрова или сушеные фрукты, он запрягал в телегу пару буйволов и отправлялся в двухдневное путешествие.

До революции отец батрачил, а мать даже не умела считать деньги… Правда, это почти не мешало ей, так как деньги в семье бывали редко. Когда Захару сшили сапожки из воловьей кожи, это была вершина мальчишеского счастья! Как он резво бегал в них, как плясал!

Дарико, мать Захара, женщина редкой доброты, молила бога, чтобы ее сын стал учителем. Не скрывала и другой своей мечты — вырастет сын, остепенится, женится, а она будет нянчить внуков. Зато отец часто ворчал, называя Захара сорванцом. С быстротой кошки забирался парнишка в самые затаенные места. Ни одна душа из жителей села порой не знала, где мог пропадать целый день Захар, да никто и не подумал его искать.

А в это время Захар, взобравшись на скалу, с замиранием сердца следил за полетом парящего в небе орла, который при виде добычи складывал крылья и камнем падал вниз. Казалось, вот-вот он ударится в скалу и разобьется в лепешку, но неожиданный взмах крыльев — и синяя черта гор словно расступалась перед ним. Орел вновь взмывал ввысь. Оставаясь наедине, Захар отдавался своей мечте, уносившей его безоблачную даль неба, сверкающего океанской синевой.

Парение орла крепко врезалось в память. Хотелось летать так же стремительно и дерзко. Но преградой для осуществления мечты оказался возраст. Тогда Захар решил пойти на обман. Первой запротестовала мать, когда председатель исполкома сельского совета выдал сыну справку о том, что ее Захар родился в августе 1922 года. Уж кто-кто, а мать знала, что ее сын родился 1 сентября 1923 года. Велико было ее возмущение, но сделать ничего не могла. Это была святая ложь. Она понадобилась Захару для поступления в аэроклуб. Не хватало одного года, чтобы стать курсантом.

Поговорив с пришельцем с гор, начальник аэроклуба, глядя в горящие глаза юноши, сказал: «По годам ты не подходишь. Но уж если очень хочешь, то я не знаю сколько тебе лет…».

Прощай Араниси, прощай родной дом! Здравствуй заветный аэроклуб! Хитали подошел по всем статьям. Популярный тогда призыв: «Комсомольцы, на самолет!» не сразу вел в небо. Прежде было кропотливое изучение техники, тщательная подготовка к прыжкам с парашютной вышки, изучение теории, физическая подготовка. Потом полеты с инструктором. «Учился ходить» в воздухе.

После окончания аэроклуба Хитали направили в Кировобадскую школу летчиков. И тут началась война. Через несколько дней все ангары и служебные помещения были перекрашены, стали пятнистыми и сразу изменили форму и размеры. Всюду появились глубокие, отрытые курсантами щели.

В первый же день войны Хитали пишет рапорт с просьбой направить на фронт. Ответа не было. Ведь бить врага — это чрезвычайные полномочия, и их не так-то легко получить. Борьба — окрыляющая привилегия и в дни войны и в дни мира!