В незнакомых садах: Рассказы
Шрифт:
— Уже уходите? — спросил он. — Кто вас выпустил?
Он сказал, я мог бы остаться и пожить у них. Я возразил, что у меня с собой ничего нет, все мои вещи остались в гостинице. Тогда доктор предложил поехать в гостиницу забрать вещи и сразу вернуться. Он открыл дверцу, и я сел в машину.
Пока мы добирались до города, пошел дождь. Я спросил доктора о могильной плите на его участке. Он ответил, что не знает, кто под ней похоронен. Он купил участок тридцать лет назад. А плиту обнаружил только во время застройки. Доктор
— Да, в красоте не откажешь ни одной, — ответил доктор, — но вам уже пора выбирать. Вы всех нас очень осчастливите.
Мы проезжали мимо квартала неприглядных блочных домов. У обочины играли ребятишки, а рядом с палаткой собралось несколько мужчин с банками пива. Они проводили нас взглядами. Я спросил доктора, чей это квартал: католиков или протестантов. Тот ответил, что это не играет никакой роли — несчастье повсюду выглядит одинаково. Как и счастье. Доктор сказал, что ему все это опротивело. Он возвел стену вокруг своего дома и лично знает тех, кто попадает в его сад. Взглянув на меня, он еще раз спросил, кто открыл мне ворота.
— Я перелез через них, — ответил я.
Доктор изменился в лице. Вид у него был очень усталый. Он замолчал и стал смотреть за окно. Остановив шофера у гостиницы, сказал, что подождет меня в машине.
Я поднялся в номер и упаковал вещи, размышляя о том, что уже видел, и о том, что мне еще предстояло увидеть. Потом выглянул на улицу. Перед домом стоял белый «мерседес». Дождь прекратился, доктор вышел из машины и ходил взад-вперед по тротуару. Он курил сигарету и, казалось, нервничал.
Вещи я сложил, но вниз так и не спустился. Стоял у окна и наблюдал. Доктор по-прежнему ходил взад-вперед. Бросив окурок на землю, он закурил новую сигарету. Один раз он взглянул наверх, но не смог разглядеть меня за занавеской. Доктор подождал с полчаса, сел в старый «мерседес» и уехал.
Мне вспомнился вечер нашего знакомства. Когда доктор Кеннеди ушел, я остался за столиком в одиночестве. Потягивал пиво и ждал, сам не знаю чего. Постепенно из общего шума выросла мелодия. Один из музыкантов начал играть, другие его поддержали. Посетители стали разговаривать тише, а потом и вовсе смолкли.
Музыка была одновременно печальной и радостной, щемящей и полной внутренней энергии. Она разливалась по комнате и не хотела утихать. Юные музыканты, еще дети, в какой-то момент собрали свои вещи и ушли, но остальные продолжали играть. К ним присоединялись новые и занимали освободившиеся в круге места. Когда уходил барабанщик, он передал свой инструмент Терри, и тот тоже начал играть вместе со всеми — сперва робко, а потом все уверенней. Среди музыкантов я узнал и старика, певшего с детьми. Он играл на скрипке. Лицо его было чрезвычайно серьезным.
Стоя у окна гостиницы, я смотрел на улицу. По небу,
Эксперимент
С Крисом я познакомился на баскетбольной площадке в Манхэттене. Там всегда играли ребята из квартала. Каждый мог прийти когда угодно и наиграться всласть. Крис был единственным белым, которого я там видел. Когда он вступал в игру, то стремился поделить команды, считал очки и кричал, если кто-нибудь передерживал мяч.
Устав от беготни, я обычно садился в тени деревьев на краю площадки и наблюдал за игравшими. Однажды Крис подсел ко мне и спросил, где я живу. Мы немного поболтали и быстро нашли общий язык, а когда я обмолвился о том, что ищу комнату, он предложил мне переехать к нему. Сказал, что расстался с девушкой и ищет соседа.
Некоторое время мы жили вместе, почти не видя друг друга. Потом на какой-то университетской вечеринке Крис влюбился. И в ту же ночь объявил мне об этом. Я уже спал. Когда он разбудил меня, было за полночь.
— Я влюбился, — признался Крис.
— Отлично, — отозвался я, — а теперь можно поспать?
— Она индианка, Йотслана. У нее самые красивые черные волосы во всем мире. А глаза…
На следующий вечер мы разговорились о девушках, о любви. Крис хвастался своей Йотсланой, и, возможно разгорячившись от его слов, я принялся утверждать, что настоящая любовь не должна перерастать в плотскую. Телесная связь все портит, она раскрывает глаза и разрушает идеальное, возвышенное чувство.
— Истинную любовь, — говорил я, — надо пронести через всю жизнь и не дать ей опошлиться. Можно иметь другие связи на стороне или даже жить с другой женщиной под одной крышей.
Крис внимательно меня слушал. В последующие недели он выглядел задумчивым. Ничего не рассказывал о Йотслане. Иногда встречался с ней и поздно возвращался домой. А осенью я переехал в Чикаго. Крис помог мне собраться и отвез на вокзал.
— Как поживает индианка? — спросил я.
— Мы любим друг друга. Она переезжает ко мне. У нее не ладятся отношения с родителями, а твоя комната теперь свободна.
Я пожелал Крису удачи и пообещал проведать его весной.
В Чикаго я остановился у молодой четы в большой квартире на юге города. Жена была танцовщицей, муж — фотографом. Он приехал из Бразилии, и поженились они ради того, чтобы ему удалось остаться в стране. В первый же вечер танцовщица призналась, что муж у нее голубой, но вместе им хорошо, возможно, лучше, чем другим парам, потому что они ничего друг от друга не требуют. Порой по воскресным утрам он залезает к ней в кровать и ведет себя как ребенок.