В никуда
Шрифт:
Я опять промолчал.
– Но там было послание от полковника Манга, – продолжала она. – Он желает мне приятного путешествия и выражает надежду, что фотографии мне понравились.
И снова я не ответил.
– Еще он говорит, что обнаружил в моем номере купальники. И очень переживает, что я их забыла.
Мы приближались к развилке, от которой уходила дорога к месту рождения Хо Ши Мина и куда только что повернули два микроавтобуса с западными туристами. Я остановился, вынул из седельной сумки фотоаппарат Сьюзан и на случай, если пленка попадет в руки местной полиции, щелкнул указатель.
– А
– Северные вьетнамцы испытывают определенную симпатию к французам.
– Почему?
– Точно не знаю. Но сама видела, как в Ханое люди среднего возраста носят береты и среди них считается шиком немного говорить по-французски, поражать парижскими манерами и читать французскую литературу. В Ханое думают, что французы – культурный народ, а американцы – неотесанные материалисты, капиталисты и агрессоры.
– Но это отнюдь не означает, что мы плохой народ.
Сьюзан попыталась улыбнуться, но сразу посерьезнела.
– Я расстроилась по поводу этих фотографий.
– А я по поводу того, что не принесли путеводитель.
Она посмотрела на меня и кивнула:
– Извини. Что же нам теперь делать?
Я уже думал об этом. Не исключено, что мистер Анх провел некоторое время прикрученным к столу, а полковник Манг приставлял к его яйцам электроды и вершил правосудие. В таком случае Анх мог сказать и про Дьенбьенфу, и про Банхин, и все, что хотелось услышать Мангу.
– Что ты собираешься делать? – снова спросила Сьюзан.
– Ну, мы можем доехать до Ханоя и попытаться улететь из страны первым рейсом куда угодно. Или двигаться дальше в Дьенбьенфу. Но только не сидеть здесь целый день.
Она подумала и сказала:
– Дьенбьенфу.
– Ты говорила, что мое вьетнамское везение кончилось, – напомнил я ей.
– Кончилось, – подтвердила она. – Тебя приняли за француза. Но с моим все в порядке. Если не считать разворот в "Плейбое". Поехали.
Я врубил скорость и выкатил на шоссе. Сьюзан перегнулась через мое плечо и взглянула на указатель топлива.
– Надо долить бензина. Мы только что проехали заправку. Поворачивай назад.
– Впереди должна быть другая. Знаешь, здесь бесплатно дают миску риса, если покупаешь полный бак.
– Пол, разворачивайся.
Я повернул в обратную сторону, въехал на заправку и подрулил к колонке. Заглушил двигатель, и мы слезли с мотоцикла.
Заправщик сидел в открытой бетонной кабинке. Он смотрел на нас, но не двинулся с места. Судя по всему, это была государственная станция. Ничего подобного по ту сторону ДМЗ я не наблюдал. Здесь до сих пор царил социализм, и благая весть о капиталистической алчности и потребительском рынке еще не долетела до территории дядюшки Хо.
Я крутил ручной насос, а Сьюзан держала пистолет в баке.
– Качай быстрее.
– Качаю быстро, как только способен европейский социалист.
– Когда будешь платить этому типу, притворись французом.
– Bon [86] .
Я втиснул в бак тридцать пять литров и посмотрел на сумму.
– Две
– Счетчик показывает в сотнях, – поправила меня Сьюзан. – Больше двухсот тысяч. Все равно дешево.
– Вот и отлично. Ты и плати.
86
Хорошо (фр.).
Заправщик наконец вылез из своей будки.
– Bonjour, monsieur [87] , – поздоровалась с ним Сьюзан.
– Comment ga va? [88] – добавил я на всякий случай.
Он не ответил ни на каком языке и, пока Сьюзан отсчитывала банкноты с портретом дядюшки Хо, не отрываясь смотрел на наш мотоцикл. Я показал на лик и сказал:
– Numero uno hombre, – и сам понял, что с грамматикой я не в ладах. Сьюзан ударила меня ногой по лодыжке.
87
Здравствуйте, месье (фр.).
88
Как поживаете? (фр.)
Заправщик окинул нас взглядом и опять уставился на мотоцикл. Мы сели в седла, и Сьюзан повернулась к вьетнамцу:
– Le tour de Hue – Hanoi.
Я рванул с места, пока он нас не расколол. А на шоссе мы снова надели наши горские шарфики и кожаные ушанки.
– Какого дьявола ты полез с этим "Numero uno hombre"? – спросила меня Сьюзан.
– А как же? Дядюшка Хо – мужчина номер один.
– Но это же испанский.
– Какая разница? Ты француженка. Я испанец.
– Иногда ты шутишь в неподходящих ситуациях.
– Старая привычка, – ответил я. – Пехотинцы всегда шутят, когда становится туго. И полицейские тоже. Наверное, это мужская особенность.
– Твои выпендрежные замечания только усугубляют наше незавидное положение – как с полковником Мангом, как с Биллом, когда ты заявил, что учился с ним в Принстоне.
Сьюзан пребывала в стервозном настроении. Оставалось надеяться, что это предменструальный синдром, а не подхваченная хворь.
Шоссе № 1 было единственной артерией, которая связывала север и юг. И хотя продолжались праздники и не следовало ожидать большого движения, казалось, половина населения страны вышла на эти два жалких ряда с плохим покрытием. Нам не удавалось разогнаться быстрее шестидесяти километров в час, и каждый дюйм дороги давался как большое испытание.
Потребовалось два часа, чтобы проехать сто километров до главного города Тханьхоа. Время близилось к трем. Становилось холодно. Небо насупилось серыми тучами, и мы то и дело ныряли в полосы дождя.
– Это, должно быть, Тханьхоа, – обернулся я к Сьюзан. – Первая точка, где мы можем свернуть на север, на шоссе номер шесть.
– Тебе решать, – ответила она.
Я посмотрел на счетчик: мы проехали почти 560 километров. На это у нас ушло восемь часов. Теперь было 15.15 – светового дня оставалось меньше четырех часов.