В объятиях греха
Шрифт:
С того дня моя судьба была решена. Отец обещал отдать меня в жены своему давнему соратнику, графу Арно де Монтиньи – богатому и знатному вельможе, но старику, годившемуся мне в деды. Я знала, что он славился своей набожностью и тяжелым нравом. Одна мысль о браке с ним повергала меня в отчаяние.
Мои дни в монастыре тянулись мучительно однообразно. Утреня, месса, работа в саду или трапезной, вечерня, повечерие – и так изо дня в день. Я задыхалась в холодных каменных стенах, мечтая о воле и любви.
Среди
Несмотря на унылую погоду, во дворе монастыря царило необычное оживление. Привлеченная шумом, я, как и другие послушницы, прильнула к узкому окну на втором этаже, рискуя быть замеченной.
Тяжелые дубовые ворота обители медленно отворились с протяжным скрипом. Две массивные створки, окованные железом, впустили небольшую повозку, запряженную парой гнедых лошадей. Колеса прогрохотали по булыжной мостовой, поднимая облачка пыли.
Из повозки вышли двое мужчин в темных одеяниях. Старший, отец Бенуа, был высоким седовласым монахом лет шестидесяти. Его загорелое морщинистое лицо выражало усталость от долгого пути. Он опирался на посох, тяжело ступая по земле.
А вот его спутник… Я затаила дыхание, когда увидела молодого монаха. Ему было не больше двадцати пяти лет, но он излучал ауру зрелости и уверенности. Стройный и подтянутый, он легко спрыгнул с повозки. Тёмно-коричневая ряса облегала его статную фигуру, намекая на крепкие мышцы под грубой тканью.
Но настоящим откровением было его лицо. Несмотря на тонзуру – гладко выбритую макушку, обрамленную короткими каштановыми волосами – он был умопомрачительно красив. Точеные черты лица словно были высечены искусным скульптором: высокие скулы, прямой нос, твердый подбородок. Его кожа, загорелая и гладкая, говорила о том, что он проводит много времени под открытым небом.
Но самыми поразительными были его глаза. Ярко-синие, обрамленные густыми темными ресницами, они сияли на его лице, как два сапфира. Взгляд этих глаз был пронзительным и в то же время теплым, полным ума и сострадания.
Когда он обернулся, осматривая монастырский двор, наши взгляды встретились. На мгновение время остановилось. В его глазах промелькнуло удивление, сменившееся интересом и чем-то еще, чему я не могла дать название. Легкая улыбка тронула его губы, и на его щеке обозначилась очаровательная ямочка, придавая ему на миг почти мальчишеское выражение. Но затем он отвел взгляд, и момент был упущен.
Я почувствовала, как сердце в моей груди забилось чаще. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Этот молодой монах в одно мгновение перевернул весь мой мир, заставив усомниться во всем, что я знала раньше.
Но чары рассеялись, когда раздался резкий голос настоятельницы,
– Сестры! Немедленно отойдите от окон! Разве это подобающее поведение для невест Христовых? Вы позорите нашу обитель своим бесстыдным любопытством!
Ее слова, словно удар хлыста, заставили всех послушниц отпрянуть от окон.
– Мариель де Вер! – мое имя прозвучало особенно грозно. – Я вижу, что вы забыли о своем положении и долге. После вечерней службы жду вас в своей келье для серьезного разговора.
Молодой монах, услышав громкий голос настоятельницы, спохватился, опустил глаза и поспешил помочь своему спутнику с поклажей. А я отступила от окна, чувствуя, как бешено колотится сердце – и от страха перед предстоящим наказанием, и от волнения, вызванного этой мимолетной встречей взглядов.
Этот короткий обмен взглядами всколыхнул во мне что-то давно забытое. Чувство, которому не было места в стенах монастыря. Надежду, которую я давно похоронила. И страх перед неизвестностью, таящейся за этими эмоциями.
Я знала, что должна выбросить из головы мысли о молодом монахе. Но образ его синих глаз преследовал меня до самого вечера, заставляя вновь и вновь переживать то волшебное мгновение нашей встречи.
***
Вечерняя служба тянулась мучительно долго. Пламя сотен свечей колебалось в полумраке часовни, отбрасывая причудливые тени на каменные стены. Я стояла среди других послушниц, механически повторяя слова молитв. Мой взгляд то и дело скользил к дальнему углу, где среди других монахов виднелась стройная фигура Тристана. Даже издалека я чувствовала магнетизм его присутствия.
Когда служба наконец закончилась, я с тяжелым сердцем направилась к келье настоятельницы. Мои шаги эхом отдавались в пустынных коридорах. Дрожащей рукой я постучала в тяжелую дубовую дверь.
– Войдите, – раздался властный голос матери Софи.
Я переступила порог, чувствуя, как колотится сердце. Настоятельница восседала за массивным столом, заваленным пергаментами. Ее худое лицо, изрезанное морщинами, казалось вырезанным из слоновой кости в мерцающем свете свечей. Проницательные карие глаза буравили меня насквозь.
– Мариель, – начала она, сцепив пальцы перед собой. – Я крайне разочарована твоим поведением.
Ее голос, низкий и хриплый, заставил меня вздрогнуть. Я опустила глаза, разглядывая узор на каменном полу.
– Посмотри на меня, когда я с тобой разговариваю! – резко приказала мать Софи.
Я подняла взгляд, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Настоятельница поднялась из-за стола, ее тень, огромная и зловещая, заплясала на стене.
– Ты здесь не для того, чтобы глазеть на мужчин и предаваться мирским соблазнам. Твой отец доверил нам подготовить тебя к благочестивому браку. Неужели ты хочешь опозорить свою семью?