В объятиях смерти
Шрифт:
Роза систематически занималась реорганизацией моей жизни. Встречи переносились на недели вперед или отменялись, а лекции и показательные вскрытия передавались Филдингу. Член комиссии по делам здравоохранения, мой непосредственный босс, трижды пытался связаться со мной и, в конце концов, заинтересовался, не заболела ли я?
Филдинг стал настоящим специалистом по части замещения меня. Роза печатала для него протоколы вскрытии и микро-распоряжения. Теперь она работала на него. Солнце вставало и садилось, отдел продолжал работать без помех, потому что я прекрасно подобрала
Я не отправилась сразу же домой, а поехала в «Уютные сады». На стенках лифта висели все те же самые устаревшие объявления. Я поднималась наверх с изнуренной маленькой женщиной, не отрывавшей от меня унылых глаз, которая держалась за костыли, как птица, уцепившаяся за сук.
Я не предупредила миссис Мактигю о своем визите. Когда после нескольких громких стуков дверь с номером 378 наконец открылась, она недоуменно выглянула из своей комнаты, заполненной мебелью и громким шумом телевизора.
— Миссис Мактигю? — Я снова представилась, совсем не уверенная, что она вспомнит меня.
Дверь открылась шире, и ее лицо просветлело:
— Да. Ну конечно же! Как замечательно, что вы зашли. Входите, пожалуйста!
Она была одета в розовый стеганый халат и такого же цвета шлепанцы. Когда я прошла за ней в гостиную, она выключила телевизор и убрала плед с дивана, где она, очевидно, ужинала кексом с соком и смотрела вечерние новости.
— Пожалуйста, простите меня, я прервала ваш ужин, — извинилась я.
— О, нет. Я просто решила перекусить. Могу я предложить вам что-нибудь выпить и подкрепиться? — быстро проговорила она.
Вежливо отказавшись, я присела, пока она суетилась вокруг, наводя порядок. Мое сердце больно царапнули воспоминания о бабушке, которую чувство юмора не покинуло, даже когда ее тело превратилось в полную развалину. Никогда не забуду, как летом, незадолго до своей смерти, она приехала в Майами. Я взяла ее с собой за покупками, и на ее импровизированном подгузнике из мужских трусов и прокладок «Котекс» расстегнулась английская булавка. И вот, посреди «Вулворта» все это хозяйство сползло вниз до ее колен. Она стоически переносила эту неприятность, пока мы торопливо разыскивали женский туалет и при этом так хохотали, что я тоже чуть было не утратила контроль над своим мочевым пузырем.
— Говорят, что ночью может пойти снег, — усаживаясь, заметила миссис Мактигю.
— На улице очень сыро, — ответила я рассеянно, — и достаточно холодно, чтобы пошел снег.
— Впрочем, я не верю, когда они предсказывают, что он не растает.
— Я не люблю ездить по снегу. — Моя голова была занята тяжелыми, неприятными мыслями.
— Возможно, в этом, году будет белое Рождество. Это было бы так необычно, не правда ли?
— Да, это было бы необычно. — Я тщетно пыталась обнаружить следы пишущей машинки.
— Не помню, когда последний раз у нас было белое Рождество.
Возбужденной болтовней она пыталась прикрыть свою нервозность. Знала, что я пришла не просто так, и вряд ли принесла хорошие
— Вы уверены, что ничего не хотите? Рюмку портвейна?
— Нет, спасибо, — отказалась я.
Молчание.
— Миссис Мактигю, — решилась я наконец. В ее глазах читалась такая же неуверенность и уязвимость, как у ребенка. — Нельзя ли мне взглянуть еще раз на ту фотографию? Которую вы показывали мне в прошлый раз, когда я была здесь.
Она несколько раз мигнула, ее улыбка, тонкая и бледная, напоминала шрам.
— На фотографию Берил Медисон, — добавила я.
— Ну, конечно, — сказала она, медленно вставая и смиренно направляясь к секретеру, чтобы достать конверт с фотографией. Страх, а может быть, просто смущение, отразился на ее лице, когда, после того как она вручила мне фотографию, я попросила также конверт и лист плотной канцелярской бумаги.
Я сразу же поняла, что это двадцатифунтовая бумага, и, посмотрев на просвет, я увидела водяные знаки. Я быстро глянула на фотографию, миссис Мактигю к этому моменту была в полном замешательстве.
— Извините, — сказала я. — Я знаю, что вы, должно быть, удивлены моими действиями.
Она не знала, что ответить.
— Мне любопытно. Фотография выглядит гораздо старше, чем бумага.
— Так оно и есть, — ответила она, не отрывая от меня испуганных глаз. — Я нашла фотографию среди бумаг Джо и положила ее в конверт для большей сохранности.
— Это ваша бумага? — спросила я насколько могла доброжелательно.
— О нет. — Она протянула руку за своим соком и осторожно отпила. — Это бумага моего мужа, но я выбирала ее для него. Замечательная бумага с фирменным оттиском для его бизнеса, понимаете? После его смерти я оставила только чистые, без оттиска, листы и конверты. Это гораздо больше, чем мне когда-либо понадобится.
— Миссис Мактигю, у вашего мужа была пишущая машинка? — спросила я напрямик, не видя другого способа выяснить то, что меня интересовало.
— Ну да. Я отдала ее своей дочери. Она живет в Фолз Чеч. Я всегда пишу письма от руки, не так уж много из-за своего артрита.
— А какая именно?
— Боже мой, я совершенно не помню ничего, за исключением того, что она электрическая и совершенно новая, — сказала она, запинаясь. — Джо каждые несколько лет сдавал старую машинку, чтобы учесть ее стоимость при покупке новой. Знаете, даже когда появились эти компьютеры, он предпочел вести свою корреспонденцию так же, как всегда. Берт — администратор его конторы, много лет пытался убедить Джо использовать компьютер, но Джо всегда была нужна его пишущая машинка.
— Дома или в конторе? — спросила я.
— Ну, и там, и там. Он часто допоздна засиживался в своем домашнем кабинете, работая над какими-то документами.
— Он переписывался с Харперами, миссис Мактигю?
Она достала из кармана своего халата бумажный носовой платок и стала бесцельно перебирать его пальцами.
— Простите, что приходится задавать вам так много вопросов, — мягко настаивала я.
Она пристально разглядывала свои узловатые, обтянутые тонкой кожей руки, ни слова не говоря.