В объятиях волка
Шрифт:
Она надеялась, что он полюбит ее. Дразнила его, делала все, чтобы прикоснуться к нему, склонить к поцелую. Шутила с ним, зная, что он был Породой, но хотела попытаться показать ему более мягкую, более нежную сторону жизни. Она намеревалась привязать его к себе, веря этому травмированному, угрюмому волку, которого полюбила и который нуждался в ней.
И, возможно, он нуждался в ней больше, чем она думала. Но он был убийцей, ведь так? Он забрал жизнь Альбрехта без раскаяния, не так ли? Или с раскаянием? Кроваво-красные слезинки на его плече говорили о другом. Слезинки — знак боли и сожаления. Она поняла, что они говорили о том, о
Боже, это убивало ее. Он смотрел на нее с такой тоской, таким голодом, что это разбивало ее сердце.
— Я отдал бы свою жизнь, чтобы прикоснуться к тебе, и чтобы ты не отшатнулась, — шептал он, медленно подходя к ней. — Если бы я поклялся не целовать тебя, ты бы разрешила мне дотронуться до тебя?
Дикий, подавляющий голод появился в ней.
— Матиас, это несправедливо по отношению к тебе.
Она отчаянно закачала головой, отступив от него к дверце холодильника.
— Несправедливо по отношению ко мне? — его губы насмешливо скривились. – Это намного больше, чем я заслуживаю. Мне нужно это, Грейс. Только один раз. Позволь прикоснуться к тебе.
Глава 7
Она не была девственницей. Грейс нравилось считать себя всесторонне развитой женщиной, но даже для нее то, как Матиас трогал ее, делало почти невинной. Она чувствовала себя неспособной отказать ему, не в силах вернуть здравый смысл и убежать от него, куда глаза глядят.
Одно дело понимать окружающий мир и иногда мужчин. Но с Матиасом все, чему она научилась за эти годы, было просто неправильно. Матиас не действовал, как другие мужчины. Он не реагировал, как другие мужчины, и, безусловно, не делал то, что хотел, как делали все остальные. Если бы он начал спорить, показывая свою доминантную натуру, был высокомерным, упрямым, то она бы, возможно, ушла, уверяла себя Грейс.
Но он смотрел на нее с таким голодом. С голодом, который даже не пытался скрыть или убрать. Она не угрожала его независимости. То, как он смотрел на нее, было необходимостью для его выживания.
— Ты такая красивая, — прошептал он, когда остановился возле нее, заставляя гореть, она увидела удивление в его взгляде. — Я смотрю на тебя и иногда боюсь коснуться. Потому что ты можешь уничтожить меня. У большинства людей есть небольшой страх перед Породами, но ты стоишь передо мной, зная в своей душе, что я никогда не наврежу тебе. — Он провел рукой по ее щеке, заставляя ее кожу покалывать. — Я лучше умру, чем наврежу тебе или буду смотреть, как кто-то вредит тебе. Ты же знаешь это, Грейс?
Она чувствовала это, видела в его чертах и глазах. Это не казалось сталкерством и при этом это не было краем отчаяния. Это был мужчина, сильный, влиятельный мужчина, говорящий о своих намерениях, и ничто больше. В этом не было фанатизма или угроз. Это было четкое заявление.
— Матиас, тебе нужен кто-то…
— Нет, — его пальцы накрыли ее губы, останавливая ее речь. — Мне нужно то, что ты дашь мне прямо здесь и прямо сейчас. И ничто больше. Просто мои руки на тебе, Грейс. Позволь мне притронуться к тебе. Его большой палец гладил ее губы, когда она прислонила голову к холодильнику и посмотрела на него, растерянная и сомневающаяся. —
– Он погладил ее руку, поднял запястье и поднес ладонь ко своему рту. — Твои руки были такими теплыми и мягкими. Такие же мягкие, как сама невинность.
Его глаза закрылись, и он держал ее руку напротив себя, пока потирался об нее щекой. Она позволила пальцам коснуться его щек, прижаться к ним, и в его чертах лица появилось счастье.
— Я не невинна, — сказала она ему, хотя это было больше напоминанием себе. Потому что он заставлял ее чувствовать себя невинной. Он возбуждал ее, волновал, заставлял сомневаться, но без страха перед невинностью. Он заставлял ее чувствовать себя женщиной, и это пугало.
— Но ты невинна.
Он прислонил свою щеку к ее, а губы к уху, потом стянул с плеч халат.
— Невинна в обмане и в коррупции. Когда я чувствую твой аромат, я чувствую запах лета. Теплоту. Чувствую всё, о чем мечтал узнать.
Грейс дрожала от волнения его гортанного голоса, от скрытого рычания, которое пробивалось в нем. Он тяжело и глубоко дышал, его грудная клетка терлась о ее соски под халатом и заставляла их напрягаться от удовольствия.
— Матиас, что ты делаешь со мной? – она склонила голову на бок, когда его подбородок прошелся по ее шее.
— Просто прикасаюсь к солнцу, — сказал он мягко. — Теплая и волшебная. Согрей меня, Грейс. Всего лишь на минуту.
Прямо сейчас она была готова забыть всю соответствующую информацию, которую он дал ей только что, о том, каков будет секс с ним. Гормональное возбуждение, лихорадка и биологическая привязка, черт возьми. Ее клитор просил о прикосновении, и ее влагалище сжималось, умоляя. И он даже не целовал ее. Его грубая щека и рот лишь слегка притрагивались к шее, плечам, пока его руки медленно стягивали халат.
Ее халат.
Грейс ахнула, когда халат упал к ногам, обнажая, оставляя лишь в высоко посаженных хлопковых кружевных трусиках.
— Шшш. Спокойно, Грейс, — шептал он. — Я просто трогаю тебя. И всё. Никаких поцелуев. Никаких условий. О, Боже, просто легкие прикосновения.
Его руки обхватили ее груди.
— Матиас. Это больше… — Она тяжело задышала, когда его большие пальцы прошлись по соскам. — …Больше, чем легкие прикосновения.
— Это согревает меня, Грейс.
Он прижал лоб к ее плечу, темные волосы упали в сторону, накрыв ее налитые груди. Они были прохладными и тяжелыми, еще один чувственный удар по ее коже.
Внезапно все, кроме тепла Матиаса, перестало иметь значение. Она знала о том аде, который он пережил и который победил. Знала о боли и крови, которой была наполнена его жизнь. Поэтому он убил ублюдка, который был виновником всего этого, ее взбудораженный разум обдумывал всё это. Поступила бы она иначе? Ее жизнь была наполнена смехом и любовью. Всем тем, за что Матиас все еще боролся. Всем тем, что она мечтала подарить ему.
Матиас боролся с дрожью в теле, с потребностью облизать и попробовать ее кожу, пока гладил ее. Он чувствовал сладкий запах тепла ее киски, зовущий его, заставляющий его облизываться и мечтать об этом богатом сиропе, который, как он знал, вытекал из нее.