В объятиях заката
Шрифт:
— Да, Ма? — Скользя на камнях, Бубба выбирался на берег.
— Отцу нужно помочь в фургоне.
— Да, Ма, — ответил он, сдергивая рубашку с куста, на котором ее оставил. Мокрые штаны громко хлюпали, пока он пробирался между деревьев.
Ма, грозная, словно крепость, — каковое впечатление не мог поколебать даже дремавший у нее на руках Ли Коул-мэн, — надвигалась на Присциллу, которая лихорадочно натягивала чулки.
Когда Бубба отошел достаточно далеко, Ма сгребла в охапку волосы Присциллы и рывком поставила ее
— Я ращу порядочного парня и желаю, чтобы он остался таким, поняла, девчонка?
— Пустите меня! — закричала Присцилла, отчаянно мотая головой — но тщетно. Хватка Ма не ослабевала.
— Ты просто маленькая потаскушка, я поняла это, когда еще ты первый раз попалась мне на глаза, и я тебе говорю: оставь Буббу в покое.
— Он…
— Он взрослеет и уже почувствовал себя мужчиной, а ты — это ловушка для него, которая принесет ему кучу неприятностей. И я не собираюсь этого допускать.
— Я пожалуюсь матери, что вы позволяете себе так со мной разговаривать!
— Нет, ты этого не сделаешь, просто хотя бы потому, что тогда прекратятся твои забавы со Скаутом.
Присцилла внезапно прекратила сопротивляться, и Ма, понимая, что завладела вниманием девушки, отпустила ее.
— В следующий раз, когда захочешь покрутить хвостом, выбери кого-нибудь другого и оставь в покое Лэнгстонов.
После того как Ма вернула Ли Лидии и вернулась в свой фургон, она обнаружила там Буббу. Она не стала высказывать свои упреки, но по ее глазам сын понял, что она думала о его играх с Присциллой Уоткинс. Бубба сглотнул, его лицо покраснело, он спросил:
— Помочь с ужином, Ма?
X
— Ага. Я, конечно, помню. — Паромщик передал пачку жевательного табака человеку, который интересовался караваном переселенцев.
— Две-три недели назад это было.
Человек откусил приличную порцию табака и запихнул в рот. Отломив еще кусок, он засунул его в карман рубашки, на потом. Паромщик забрал оставшийся табак обратно. При нынешних ценах нельзя было слишком далеко заходить в щедрости.
— Так ты говоришь две-три недели? — повторил человек.
— Да, так. Я это помню хорошо, так как они вынуждены были расположиться здесь лагерем и ждать, пока кончится дождь и река станет безопасной для переправы.
— Не помнишь ли ты кого-нибудь, похожего на ту девушку, которую я описал?
Паромщик стрельнул в реку длинной табачной струей.
— Вроде да. С копной волос — у нее были такие волосы. И с ребенком. Грудничком.
— Грудничок?
— Совсем малютка. Я бы сказал, старше месяца.
Человек ухмыльнулся с дьявольским удовлетворением и посмотрел в сторону арканзасского берега:
— Честное слово — это она.
Паромщик хихикнул:
— Такую, конечно, увидишь — не забудешь. Но все же зачем она тебе, с ребенком и вообще?
Человек пустил в реку отвратительно
— Она — та сука, которая оставила этот шрам на моей голове.
Паромщик уже понял, что его собеседник — один из самых грязных и отвратительных людей, которых он когда-либо видел, и шрам, пересекавший всю его голову и упиравшийся в бровь, только подчеркивал это. Паромщик определил для себя, что это негодяй с головы до ног.
— Я заставлю ее заплатить за это, — сказал человек. Паромщик снял свою широкую шляпу и рукавом вытер потный лоб:
— Ну… Я бы на твоем месте очень бы остерегся мужика, который с ней был. Он…
— Мужика?
Паромщик осторожно отодвинулся — его собеседник становился опасным. Он не хотел неприятностей ни от кого, и меньше всего — от такого типа, которому убить человека просто так, потехи ради, — явно раз плюнуть.
— Ну да… Муж, наверно.
— Она не замужем, — буркнул человек.
— Ну, у нее на руках был ребенок, и она ехала в фургоне, с мужчиной, поэтому я и подумал, что они женаты. Я это помню, потому что где-то на полпути она вдруг испугалась и кинулась в фургон. Поднялась небольшая паника, даже лошади занервничали. А мужик тот бросился за ней, и они оставались внутри фургона весь остаток переправы.
Глаза, черные и угрожающие, обшаривали противоположный берег. Паромщик опять сплюнул, в глубине души чувствуя облегчение, что собеседник не имеет ничего против него. Но увести женщину у того здоровенного усатого парня с горящими глазами — дело не из легких.
— Во всяком случае, мужик был на вид злой, как черт. Глаза стреляют во все стороны, ну, ты понимаешь, вроде как ничто от него не укроется. Никто и шевельнуться не успел, как он выхватил кольт из кобуры, когда подумал, что что-то случилось с его леди. Такой смуглый, смурной тип. Сам помалкивал, но все время начеку. Не хотел бы я связываться с таким.
Человек внимательно слушал, продолжая осматривать противоположный берег.
— У него были отличные лошади. И он с ними прекрасно управлялся. Одно слово, одно движение руки — и они повиновались. Даже страшновато было смотреть, как лошади слушаются того типа. Конечно, он передал вожжи мальчишке, когда его леди помчалась в фургон, как будто все черти из ада за ней гнались. Никогда не видел, чтобы кто-то так боялся реки.
Ухмылка, появившаяся на губах человека, была поистине дьявольской:
— Так она испугалась воды?
Его скрежещущий смех мурашками пробежал по позвоночнику паромщика:
— Это не его баба. Это моя.
— Трудновато тебе будет убедить в этом того мужика. — Паромщик опять сплюнул. — Я бы не стал с ним связываться и оставил бы ему эту женщину.
— Я — не ты, не так ли?
Паромщик вздрогнул, прочтя в глазах своего собеседника мысли маньяка.
— Тебя прямо сейчас переправить? — спросил он нервно.