В объятьях демона

Мэй Ангелина

– Вот, опоздавшие подходят, - встречал Герман Петрович вновь прибывших студентов. Но Тана среди них не было.

Надежда моя таяла на глазах.

– Товарищи студенты, проходим в вагон. Наш вагон номер тринадцать, – скомандовал профессор Левин.

– Счастливое число, Герман Петрович! – сразу зацепился за его слова Грибанов.
– Специально выбирали?

– Ни за что бы не подумал, Грибанов, что вы – суеверный человек, - усмехнулся профессор, поднимаясь в вагон.

– Очень суеверный, Герман Петрович!
– паясничал Грибанов.
–

Поэтому отказываюсь ехать в вагоне номер тринадцать.

– А ты попроси проводницу, - сказал Срельцов, подойдя к молоденькой проводнице и прочитав её имя на бэйджике, - Елену, может, она тебя приютит.

Проводница смутилась.

– Не обращайте на них внимания!
– проходя мимо неё, сказала Света.
– У них все шутки ниже пояса.

В это время к двери вагона подошли одновременно Дубровина и Макарский со своей новой пассией.

– Ой, прости! Не больно? – своим писклявым голоском спросила Алина у Севы, при этом наступив ему нарочно на ногу.

– Переживу!
– достойно ответил ей бывший.

– А вы будете в одной палатке спать? – продолжала ехидничать Анджелина Джоли.
– Твоя девушка знает, что ты храпишь как сапожник? – посмотрела она на новую подружку Брэда Питта, явно пытаясь побольнее её задеть.

– Мы уже спали вместе, не волнуйся за неё, - Макарский старался сохранять спокойствие.
– А мою девушку зовут Вероника, - улыбнулся он.

– Хм!
– усмехнулась Дубровина и зашла в вагон.

До отправления поезда оставалось не больше пяти минут. По громкой связи машинист попросил провожающих покинуть вагоны. А Тана всё не было. Вот в окно я увидела Семёна Логинова, бежавшего по перрону с огромным рюкзаком на спине и гитарой. Он был один. Моя надежда рухнула…

Через пять минут мы уже отъезжали от вокзала, набирая скорость и оставляя позади перрон вместе с моей «рухнувшей надеждой». Моё место оказалось рядом со Светой, Севой Макарским и его девушкой Вероникой. Света тут же переметнулась в соседнее крыло, где было намного веселее, чем со мной, предложив и мне пойти вместе с ней, от чего я, конечно же, отказалась. Сева и Вероника раскладывали по полкам рюкзаки и сумки. Я же с грустью смотрела в окно, провожая взглядом суетливый, не смотря на раннее субботнее утро, город.

– Герман Петрович, - раздался чей-то громкий голос на весь вагон, - долго нам ехать?

– Не особо, - ответил профессор, - часа четыре – не больше. А, чтобы не скучать, попросим Семёна что-нибудь нам исполнить. А мы подпоём.

Раздались аплодисменты.

«Ничего на свете лучше неету,

Чем бродить друзьям по белу свету…» - понеслось по всему вагону.

Все радовались - улыбки не сходили с лиц. Настроение чувствовалось даже в воздухе. Но меня не радовало ничего. Мои мысли были далеко от этого поезда, от этого вагона. Так же далеко, как и мелькающие в окне, сменяющие друг друга, словно слайды, картинки: деревеньки со старыми покосившимися домами, дремучие леса, как в сказке про серого волка, стоявшие сплошной стеной, просторы полей и лугов, пестрящих всеми красками

лета.

Неужели моя сказка закончилась, так и не начавшись? Я сидела, облокотившись лбом о холодное стекло, и думала о нём. Где он сейчас? В эту самую минуту? Думает ли он обо мне? Или уже забыл?

– Ты сегодня грустная. Что-то случилось? – услышала я знакомый голос.

Наконец-то отвлеклась от окна. На меня смотрел Макарский, одной рукой обнимающий свою девушку, другой протягивая мне огромное красное яблоко.

– Угощайся, - улыбнувшись, сказал он.

Его улыбка показалась мне искренней, в ответ тоже захотелось улыбнуться.

– Ну же! Бери! – настаивал он.

– Спасибо, - я взяла яблоко.

– Вероника, - протянула мне руку его спутница.

Я подняла на неё глаза. Она показалась мне простой, не было в ней того лоска, напыщенности, как у остальных обладательниц «золотой пробы».

– Можно с тобой подружиться? Не могу же я всё время с Севой ходить. А подруг у меня здесь нет.

– Конечно, - всё ещё не понимая её выбора в мою пользу, ответила я.

– Вероника – очень скромная и простая девушка, - будто читая мои мысли, сказал Макарский. – Думаю, вы с ней чем-то похожи. Поэтому обязательно подружитесь.

Я заметила, что Макарский тоже изменился в последнее время. В лучшую сторону…

– Как у вас с Владом? – спросил вдруг он.

Я растерялась. Сердце моё ёкнуло при упоминании этого имени. Пусть я не испытывала к Истомину таких чувств, как к Тану, но он был мне не безразличен.

– Никак, - ответила я, опустив глаза.

– Но ты простила его?

– Я не держу на него зла, если ты это хотел узнать, - ответила я Макарскому.

– Я знаю Истомина давно. Честно говоря, не думал, что он может так измениться. Но благодаря тебе он из редкостной скотины превратился в человека. Я говорил с ним. Он, действительно, переживает. Он…- Макарский запнулся, - любит тебя.

Я чувствовала, что щёки мои покрылись румянцем.

Если бы я не встретила Тана, возможно, с Истоминым и вышло бы что-то. Но сердцу приказать не могла. Оно уже давно было отдано другому.

За разговором мы не заметили, как быстро пролетело время.

– Всё, ребята, приехали!
– по голосу профессора Левина чувствовалось его прекрасное настроение. – Быстренько все на выход. Нам ещё пешком в гору подниматься.

– Вы не говорили, Герман Петрович, что альпинизмом ещё будем заниматься, - сетовал Стрельцов.

– Герман Петрович, вы что? Как же я на таких каблуках и в гору? – причитала, чуть не плача, Анджелина Джоли.

– А я предупреждал, Дубровина, что одеваемся в лес, а не на дискотеку, - развернулся к ней профессор. – А вы куда вырядились?

– Женщина должна быть везде красивой – и в лесу тоже, - доказывала Дубровина.

– Женщина может быть красивой и в спортивном костюме и в кедах, - спорил с ней профессор.
– А вам придётся либо идти босиком, либо искать себе рыцаря, который согласится нести вас на руках, - улыбался Левин.