В один «клик»
Шрифт:
– Да че ты, мам?
– А рубашка?– хватаюсь я за соломинку.
– А мы постираем,– выходит из затруднения победоносная Ника.– Правда, я не знаю, как включается машинка. Но я позвоню маме и узнаю.
Болотные пузыри стартуют один за другим…
Первая попытка вырвать сына из жарких объятий столичной дивы терпит провал.
… Поговорить с сыном с глазу на глаз, без посторонних удается не скоро. Проходит неделя, прежде чем сын снова появляется в скайпе
Чувствуется, что в Сергее поселилась… еще не тревога, но маята. Что-то грызет его. Исчезла прелесть новых запретных удовольствий? Не слишком ли скоро…?
– Ма,– Сергей мрачнеет.– Ника сказала, что у нее после первого парня был нервный срыв, и сейчас она на антидепрессантах. Проходит курс лечения. Ей еще полгода лечиться, потом дозировки снизят.
– Ах, бедная,– после минутного шока говорю я. Вот откуда задержанные реакции и погруженность в себя.
Мне хочется утешить сына. Еще хочется, чтобы он был счастлив. И еще…
Еще меня трогает история Ники. В двадцать один год сидеть на антидепрессантах после разрыва с первым парнем… Это говорит в ее пользу. Или нет?
– И познакомиться из-за этого она ни с кем не может. Пришла на встречу с парнем в кафе, он увидел, как у нее руки дрожат, встал и ушел.
Мне жаль девушку, но я не даю себе отвлечься.
– А где ты с Никой познакомились?
– В интернете,– звучит безмятежный ответ.
– Как в интернете?– Идею знакомства через интернет мы обсуждали. Я не одобряла ее. Настойчиво вдалбливала в голову сыну мысль, что надо искать невесту в церкви. В самом крайнем случае – на православном сайте.
– А так! В интернете. На сайте творческих профессий.
– Очень креативно.
«Ку-ку»,– пищит мэйл-агент, и через полминуты я рассматриваю фотосессию Вероники.
На фотографиях славная девчушка с копной кудрявых волос – Вероника три года назад. Это несколько отличается от того, что я видела в скайпе: за эти годы Вероника сильно поправилась. Килограммов на двадцать…
Я в легкой панике от выбора Сергея. Но что сделано, то сделано.
– А Вероника из православной семьи?
– Она сказала, из православной.
– А когда вы познакомились?
– Перед Пасхой.
– А на Всенощной были вместе?
– Нет,– отвечает сын.– Она с родителями была на даче.
Странность эта царапает меня, но я не даю сомнению разрастись.
– Там, конечно, в деревне где-нибудь поблизости есть церковь.
– Не знаю, ма.
– А какие у Вероники глаза, какое выражение?
– Не помню.
– Присмотрись, сынок. Это о многом тебе скажет. В воскресенье ты был в храме?
– Нет,– звучит ответ, от которого у меня сжимается сердце.– Мы с Вероникой проспали.
Мелькает пророческая мысль: «Вот оно. Начинается…».
…
– Мы были на службе,– бодро сообщает Ника.
Сердце мое превращается в воск, тает и растекается лужицей.
– Хорошо, молодцы,– радуюсь я.
– Представляете! Я первый раз в жизни в церкви на колени вставала!– Из горла Кудряшки вырывается смешок.
Смешок девушки неуместен, и он смущает меня, но я улыбаюсь.
Мне нравится самоуверенность молодых. В двадцать один год они говорят «первый раз в жизни» так, как будто это маститая старость.
– С праздником!
– И вас! Сережа купил мне букетик, – щебечет Ника.– Там женщина какая-то раздавала цветы и поздравляла с Троицей всех. Мне она тоже дала цветок. Так приятно. И еще нам встретилась какая-то блаженная. Она сказал, что у нас с Сергеем будет сын. – Ника заливается счастливым смехом, явно ожидая, что я подхвачу и разовью тему наследников.
Я не подхватываю.
Я смотрю на сына – Сергей весел и спокоен. Для меня это важнее всего на свете. Его покой и мир – это мои покой и мир.
– Мам,– басит сын,– ты спрашивала, какие у Ники глаза… Они – сияющие.
Без комментариев, как говорится.
… Снова воскресенье. В скайпе видно, что в глазах у сына тоска, за мрачным видом угадывается душевная мука. За спиной знакомые шторки «мисс Хадсон» – значит, сын у себя.
Задать вопрос я не успеваю. Сын вываливает на меня свое горе:
– Мам, у Ники не один парень был. Трое.
Мне хочется сказать: «Очуметь! Когда только успела?», но я не даю словам сорваться с языка. Достаточно того, что осудила Кудряшку мысленно. Первое правило грешника: оправдывай другого, вини себя. Трудно, но возможно.
– Но ты же слышал,– возражаю сыну я,– она каялась на исповеди в этом. Властью, данной Богом, священник отпустил ей этот грех, так что…
– Да, но это слишком!
– А какая разница, сколько? Грех не измеряется в штуках. А что у нее кто-то был до тебя, ты знал с самого начала. Так ведь?
– Так,– соглашается сын. Но я-то знаю: это согласие внешнее.
В душе Сергея начинается борьба. В моей тоже…
– А чем занимаются родители Ники?
– Мама на пенсии уже. У отца какой-то бизнес. Вообще он врач.
– Интеллигентная семья,– замечаю я рассеянно. Меня волнует другое – душевное состояние сына.
– Мам, мне на литургии голос был. Сказал: «Оставь ее мне. Занимайся любимой историей».
Мое бедное материнское сердце катится в пятки.
– Сынок,– говорю я,– с нами, грешными, ангелы не разговаривают. Только лукавый.