В огне желания
Шрифт:
Еще месяц назад и сама Присцилла не очень-то задумывалась на этот счет. Любовью к мужу она считала уважение и благодарность за покровительство. Удовлетворение мужского вожделения считала интимной жизнью. Иное дело теперь. Теперь ей придется прилагать усилия, чтобы покоряться Стюарту, придется, быть может, преодолевать отвращение.
Двуколка катила вниз по очень отлогому склону, вокруг простирались земли, которые вскоре будут принадлежать и ей. Присцилла заставила себя внимательнее присмотреться к окружающему. По периметру поместья тянулись домики работников, иногда деревянные, но чаще
– Странно, – начала она, пытаясь завести светскую беседу, – ведь неподалеку идет война. Почему же у вас нет проблем с работниками-мексиканцами?
– Моих людей война не волнует. Их предки жили на этой земле еще сотню лет назад. Мексика для них просто слово, не более. Они считают себя гражданами Техаса и лояльны к нему, а еще больше – ко мне как к хозяину. Вот так обстоят дела, Присцилла. Некоторые мексиканцы сражались на Аламо против своих же соплеменников.
– Подумать только! – искренне воскликнула она.
– Случись что-нибудь, они и за меня встанут стеной. Эти люди безоговорочно преданы мне.
Это прозвучало с оттенком гордости, даже жесткости, которой он не выказывал в письмах.
Посмотрев налево, Присцилла увидела нескольких негров, обнаженных до пояса и с мотыгами в руках. Судя по всему, они копали канаву для обводного канала. Их кожа цвета эбенового дерева влажно блестела в лучах солнца.
– У вас тут немало негров, Стюарт. Не ожидала увидеть их так далеко к северу.
– Техас, Присцилла, не Север, а скорее Юг. Эти черные принадлежат мне. Рабы.
– Рабы?! У вас есть рабы?
– Ну, меня не назовешь настоящим рабовладельцем. Их не более тридцати, но они и правда мои. Переезжая из Натчеза, я привез их с собой.
Почему все услышанное так потрясло ее?
– Однако… однако это странно… в Цинциннати с рабством давно покончено. Тамошние жители считают рабовладение жестоким, бесчеловечным…
– Вот и пусть себе считают, – резко перебил ее Стюарт, – а я останусь при своем мнении. Что я, по-вашему, должен был сделать? Дать им всем вольную? Да они бы перемерли с голоду уже через пару месяцев! Я их кормлю досыта, даю им удобный кров, а они работают на меня – не тяжелее, чем другие.
– Другие могут выбирать работу, – упрямо возразила Присцилла.
– Дорогая, ваша жизнь в Цинциннати осталась в прошлом, а с ней и ваши тогдашние взгляды. – Стюарт уже не скрывал раздражения. – Отныне вам предстоит смотреть на все как положено жене, то есть глазами мужа. У меня политические амбиции, а Техас рабства не отменял. Проповедь аболиционизма станет моей политической смертью. Как супруга, вы обязаны поддерживать меня.
– Я готова быть вашей женой, но не вашей марионеткой! – Присцилла вздернула подбородок. – Уж не хотите ли вы контролировать даже мои мысли? Я тоже родилась на Юге, но никогда не одобряла рабства. И впредь не намерена его одобрять!
Он недовольно посмотрел на нее, но промолчал. Что возомнила о себе эта маленькая дурочка, сжимающая кулаки и похожая сейчас на натянутую струну? Что она королева Английская? Она всего лишь еще один рот, который нужно кормить, да еще куколка, которую можно роскошно приодеть. За его щедрость она должна |со расплатиться своим телом и дать ему сыновей.
Девчонка
– Хороши же мы с вами! Затеяли спор в день свадьбы! Отложим обсуждение политических взглядов до более подходящего момента. Простите, что погорячился. Знаете, дорогая моя, а ведь не только вы нервничаете перед таким важным шагом. По-моему, и у меня предсвадебная истерика. Сейчас мы вернемся домой, и вы хорошенько отдохнете. Нам еще представится случай объехать ранчо.
– Согласна.
Оправдания Стюарта несколько успокоили Присциллу. Голос его звучал искренно, и ей очень хотелось поверить, что у него «предсвадебная истерика». Когда двуколка катилась мимо поля, на котором работали мексиканцы, те приветливо помахали хозяину. Стюарт помахал в ответ. Без сомнения, он был требователен к ним, но они уважали его. Неужели кров и сытная пища так много значат? – удивлялась Присцилла. Не роптала даже Консуэла, хотя ее дочери приходилось делить постель с нелюбимым человеком. Все на ранчо довольны своей судьбой. Так что же нужно ей самой?
– Право на собственное мнение, – пробормотала она.
– Вы что-то сказали, дорогая?
– Я сказала, что не спросила вашего мнения. Возможно, вы предпочли бы продолжить поездку.
– Нет-нет, Присцилла, что вы! – Стюарт потрепал ее по колену. – Я не хочу утомлять вас. Мне просто не пришло в голову, что, как всякая леди, вы хрупки и не слишком выносливы. Впредь обещаю помнить об этом.
Боже, он относится к ней как к домашней кошечке!
– В жизни не видела такого чудесного платья, – говорила Консуэла. – Красота! Прекраснее некуда!
Она взвесила на пухлой ладони тяжелую на вид, но на самом деле воздушную складку платья. Казалось, ткань мерцает, чуть заметно светится.
– Спасибо за похвалу, – тихо откликнулась Присцилла. – Я сама сшила это платье.
Она стояла перед большим овальным зеркалом в простенке и смотрела на свое отражение. Да, она выглядела очень мило в этом наряде. Правда, лицо слишком бледное, а под глазами залегли тени, но зато платье выше всяческих похвал.
Присцилла коснулась бисера, украшавшего юбку. Благодаря ему ткань и мерцала. Низ платья, рукава у локтя и вырез были отделаны кружевами того же благородного оттенка слоновой кости. Неглубокое декольте приоткрывало белоснежные округлости самым соблазнительным образом. Талия над пышной юбкой казалась осиной. Платье она сшила из самого дорогого шелка, нежного и гладкого.
– Вы отменная портниха, если смастерили такое, – заметила Консуэла. – А вот прежняя жена хозяина совсем не умела шить.
– Ты ее хорошо знала? – насторожилась Присцилла.
– Нет, сеньорита. Она умерла вскоре после того, как хозяин обосновался на ранчо. Говорят, она была настоящей леди, хотя слишком застенчивой и молчаливой. Почти целые дни проводила в своей комнате, за чтением. Каждый раз, возвращаясь из города, хозяин привозил ей дорогие книги.
– Значит, он любил ее?
– Сеньор Эган не из тех, кто открыто выражает свои чувства, однако он баловал ее. Правда, времени у него и тогда было мало. Ранчо, сами знаете.