В огне
Шрифт:
– Ангел, это же я, Энакин, - произнес он, заставляя ее разрыдаться еще больше.
Закрывая лицо ладонью, натягивая до самых глаз покрывало, Падме съежилась в комочек, шепча как безумная одно слово.
– Уходи. Уходи, уходи…
Зубы застучали, распространяя по огромной комнате клацающий, холодный звук. Ее била крупная дрожь, несмотря на жар, исходящий от покрывала… Падме не могла заставить себя открыть глаза, зная, что он еще здесь.
Лишь когда едва слышно прикрылась дверь, она накрылась покрывалом с головой, растворяясь в такой
Так было привычнее. Так было легче.
Прислонившись к закрытой двери, Энакин просто стоял, рассматривая яркую лампу под потолком. Глаза буквально выли от боли. Казалось, что в них вставили нож – однако, он не отводил взгляда от яркого света, пытаясь понять произошедшее.
На все тело нашло какое-то оцепенение. Мысли не шли. Ноги не двигались, даже не сгибались… Он не мог заставить себя пошевелить хоть какой-нибудь частью тела. Казалось, пошевелишься – и тебя расплющит, похоронит, как под катком… Он не видел, куда смотрел, не видел ничего, кроме ее насмерть перепуганного лица.
Что это вообще было? Что с ней сделал Палпатин? Почему ангел, которая не испугалась его оранжевых глаз, когда впервые увидела сущность ситха, сейчас просто тряслась от страха от одного его присутствия? Вероятность того, что она перепутала его с Сидиусом, сводилась к нулю. Хоть в спальне и было темно, света было достаточно, чтобы суметь различить двух совершенно разных людей. Падме не сошла с ума – несмотря на все то, что только что произошло, он не чувствовал безумия, которое исходило от жены.
Растворяясь в Силе, Энакин чувствовал лишь боль, рвущую тело на части, и это заставляло его самого гореть вместе с ней. От Силы нельзя отрешиться, особенно, если эмоции, что она приносит, идут от дорогого тебе человека. Они были связаны… И теперь эта связь ранила больнее самой мощной молнии Сидиуса.
В груди разрасталась огромная, засасывающая все вокруг, черная дыра. Амидала больше не любила его. Это было ясно, как и то, что Скайуокер – форсъюзер. Она… она ненавидела его. Скорее всего, ангел никогда не вернется из тех казематов.
Одна мысль о том, что он никогда не сможет увидеть любимую, разбивала сердце на куски, раня острыми осколками душу и все, что еще оставалось после того позорного поражения в доках. Раньше Энакину помогали эмоциональные выбросы, однако, сейчас даже не хотелось ничего крушить. Внутри будто что-то выгорало, исчезая в пустоте, образуя за собой нечто совершенно новое. С каждой секундой рана в груди разрасталась все больше. Боль хлестала от него целым фонтаном…
Хорошо, что это привилегированный отсек. Там, где он жил раньше, в каюте простых рядовых, по коридорам каждую секунду сновали люди… Не хотелось, чтобы хоть кто-то видел адмирала в таком состоянии. Он должен был оставаться сильным… Вопреки всему. Альянсу был нужен сильный лидер… Малышам нужен сильный отец.
Малыши.
В груди заныло еще сильнее. Только два солнышка, о которых он совсем забыл, могли сейчас помочь, вернуть в него человека.
Ноги сами зашагали в сторону квартиры Органы. Короткий стук в идеально белую дверь… Лицо Брехи, с горящей улыбкой при виде Скайуокера, сразу же сползшей вниз от бесчувственных, будто лед, глаз. Вопрос возник сам собой, однако, что-то подсказывало, что если задать его сейчас – последствий не избежать.
Молча, ничего не говоря, Органа сопроводила Энакина к люльке, оставляя его наедине с детьми. Сейчас им было нужно одиночество… Только дети могли помочь отцу. Только они…
С таким же бесчувственным взглядом склоняясь над люлькой, Энакин вгляделся в знакомые до мельчайшей частички лица. Дети безмятежно спали, распространяя вокруг себя нежность и любовь. Несмотря на то, что малыши не виделись с отцом, это не нервировало их – Сила чувствовала его, знала, что все хорошо… И детям было этого достаточно. Однако, сейчас с папой творилось что-то не то…
Пробужденная Силой, Лея открыла глаза, вглядываясь в отца недетским взглядом. В нем было то, что Энакин так любил в Падме – тепло, смешанное с любовью, радость… Малышка была такой родной. От нее волной шла любовь. Лея хотела утешить отца…, и он нуждался в ней.
Не пытаясь устоять перед чарами ребенка, Скайуокер аккуратно взял дочь на руки, прижимая к себе, как котенка. Малышка взрослела не по дням, а по часам. Сколько же он всего пропустил за этим Восстанием…
Внезапно в Силе возник тусклый, однако теплый образ, а вернее, ощущение, которое Лея испытывала, находясь на руках у матери. Ребенок будто задавал вопрос… Однако, Энакин не мог дать на него ответа.
Теплые, шоколадные глаза смотрели по-прежнему серьезно, обеспокоенно.
– Мама не придет, Лея, - хрипло прошептал он, прикрывая глаза. – Наша мама… она…
Слова застряли в горле, смешиваясь со странным комком, преграждавшим путь словам. Он не мог заставить себя продолжить фразу, хотя бы потому, что сам не знал ее окончания.
Чувствуя боль отца, Лея вновь обратилась к Силе, пытаясь помочь ему. С каждой секундой энергия дочери отмораживала чувства, заставляла странное, нечеловеческое оцепенение исчезнуть.
В глазах закололо. То ли от перегрузки, что испытал организм, от долгого наблюдения за яркой лампой, которую Энакин рассматривал в коридоре, по щеке стекла тонкая, почти невидимая слеза.
А за ней еще одна…
Окружающий мир расплылся – будто неосторожный художник опрокинул на свою картину мокрую кисть.
Лея приподняла голову, лежащую на плече у отца. Собирая свои маленькие, детские Силы в кулачок, она приподняла руку, пытаясь дотянуться до яркой блёсточки, что замерла у папы на щеке. Прошло несколько секунд, прежде чем она сумела сделать это, однако, блестяшка расплылась, едва попав на ее маленький пальчик.