В огонь и в воду
Шрифт:
— Кто знает? — прошептала Олимпия.
— Ах! Если бы это была правда! — вскричал Югэ, взглянув на неё пламенным взором.
Взволнованная ещё и на следующий день и сама удивляясь этому волнению, графиня, под предлогом утомления, приказала не принимать никого и допустить только одного защитника графа де Колиньи.
— Благодаря вам, я только и видела во сне, что сражения и приступы, сказала она ему, — но если вы говорите с таким жаром о делах военных, то что бы это было, если бы вы заговорили о делах сердечных?
— Та,
— Как? Вы согласились бы расстаться с ней?
— Да, но только для того, чтобы бы стать достойным её любви.
— Но разве она… графиня де Монлюсон согласилась бы также?
— Кто вам говорит о графине де Монлюсон? Не от неё же, полагаю, зависит экспедиция.
Олимпия улыбнулась.
— Вы так усердно хлопочете за графа де Колиньи, — продолжала она, — и никогда ничего не просите для себя самого. Почему это?
— А что же мне ещё просить, когда я сижу один с обергофмейстериной королевы, одного взгляда которой добиваются все придворные, когда та, кто была Олимпия Манчини, самая прелестная из прелестных племянниц великого кардинала, благоволит меня принимать и выслушивать, когда наконец эта царица красоты, графиня де Суассон, позволяет мне подносить к губам ручку самой пленительной женщины в королевстве?
Графиня не отняла руки, взглянула на него нежно и кокетливо, и спросила:
— А вам очень хочется, чтобы граф де Колиньи был назначен командовать армией, которую посылает король на помощь своему брату, императору германскому?
— Это было бы мне дороже всего, если бы, когда я добьюсь этого, не оставалось бы ещё другого, что мне ещё дороже.
— Что же это такое?
— Ваш гнев не поразит меня, если осмелюсь признаться?
— Прошу вас.
— Раз так, графиня, то я больше всего дорожу желанным случаем броситься к ногам той, которая дает мне возможность выполнить долг благодарности!
— У вас такие основательные доводы в пользу графа де Колиньи, что я начинаю находить его честолюбие совершенно законным… Я решаюсь поговорить с королем.
— Когда же, графиня?
— Да сегодня же вечером, может быть.
— Тогда наше дело выиграно, — сказал он, опускаясь на колени.
Олимпия встала и сделала ему знак уйти.
— Я отсылаю вас не потому, что рассердилась, но вы меня взволновали рассказами о войне, любви и славе… Мне нужно остаться одной, подумать. Мы скоро снова увидимся. Надеюсь, вы окажетесь достойны моего участия.
Югэ поклонился и вышел. Вечером, разговаривая с Брискеттой, Олимпия сказала:
— Он умен, этот граф де Монтестрюк… Он пойдет далеко!
— Надеюсь, что какой-нибудь добрый ангел ему в этом поможет.
— Добрый ангел или благодетельная фея.
— Я именно это и хотела сказать.
В этот самый день, около полуночи, когда Югэ, окончив свою службу в Лувре, возвратился
— Граф! Там кто-то вас давно ожидает.
— Кто такой?
— Кузен… Нет, кузина дьявола… Посмотрите сами.
Монтестрюк взглянул в ту сторону, куда указывал Коклико, и увидел у подъезда черный силуэт женщины, закутанной в широкий плащ с капюшоном на голове. Он сделал шаг к ней, она сделала два шага и, положив легкую руку ему на плечо, спросила:
— Хочешь идти со мной?
— Куда?
— Если бы я могла сказать это, то сказала бы с первого слова.
Коклико потянул Югэ за рукав, нагнулся к его уху и прошептал:
— Граф, вспомните, умоляю вас, маленького слугу, который совсем недавно завел вас в засаду.
— Одно и то же не случается два раза подряд, — ответил Югэ.
— В тот же день, может быть, и не случается, — проворчал Коклико, — но через несколько недель может случиться!
— Если ты боишься, то оставайся, — продолжала женщина, — если влюблен, то пойдем.
— Идем! — отвечал Югэ, с минуту уже внимательно наблюдавший за незнакомкой.
Схватив Югэ за руку, она повернула за угол улицы, подошла к карете, возле которой стоял лакей, сделала знак, подножка опустилась, одним прыжком она вскочила в карету и пригласила Югэ сесть рядом.
Пошел скорей! — крикнула она.
Кучер стегнул лошадей и карета исчезла из глаз испуганного Коклико, который собирался бежать за своим господином.
— Он, может, и останется цел в этот раз, — прошептал честный слуга, но я умру, если так пойдет дальше!
Пока он готовился провести бессонную ночь, карета с Монтестрюком и незнакомкой неслась по лабиринту парижских улиц. Гасконца занимали, казалось, мысли менее печальные. Вдруг он охватил рукой тонкий стан таинственной незнакомки и спросил весело:
— А в самом деле, куда это ты везешь меня, душечка, Брискетта?
— Ах! Ты меня узнал!
— Разве иначе я позволил бы себя похитить?
Говоря это, он откинул капюшон, закутывавший голову шалуньи, и звонко поцеловал её.
— Дело не во мне, — сказала она, возвращая ему поцелуй, — это ты крадешь у одной знатной дамы, которая на тебя рассердилась бы, узнав, что мы с тобой целуемся.
— А! Разве в самом деле, графиня де Суассон…
— Ничего не знаю, кроме того, что у графини есть очень важная для тебя новость, и что она хочет передать её только тебе самому. Она полагает, что заслужит этим твою вечную благодарность. Кажется даже, что передавая мне это, она сделала особое ударение на последнем слове.
— Я и буду ей благодарен, Брискетта. Но, ради Бога, дай мне совет… Особа, пользующаяся вниманием короля, — особа не обыкновенная, ты её хорошо знаешь. Что я должен делать и как говорить с ней, когда мы останемся с глазу на глаз?