В оковах его власти
Шрифт:
Он любил мою маму. Мою маму. Мой Саша. Моя мама. Моя приемная, но при этом самая родная на свете мама.
—А я набухавшись переспал с Азизой, от чего она залетела, потом шантажировала меня абортом, если я вдруг не женюсь на ней. Я не мог рисковать своим ребенком, плюс семьи стали воевать, и я женился. Ненавидел при этом всю жизнь и себя, и свою жизнь. Теперь ты в курсе всего. Начинай меня ненавидеть.
Боже. От услышанного волосы вставали дыбом, но еще сильнее мне хотелось просто стереть эту реальность и нарисовать новую. Где обязательно не будет ни боли, ни отчаяния, рвущего грудь острыми пиками.
Я искала в пространстве хоть единственный намек на то, что все ложь.
Словами можно ранить совсем как острыми предметами, порой ими можно и убить. Я смотрела на Сашу и понимала, что моя жизнь теперь никогда не станет прежней. Во рту обосновался острый привкус подступающей тошноты. Я приставила руку к лицу, не веря в свою способность совладать с желудком. Сердце было готово выпрыгнуть из груди, пока я на дрожащих ногах стояла перед человеком, которого люблю и думала о том, что нам делать дальше.
Он первым принял решение. Закрыв глаза, он неуверенно сделал шаг назад. Несмотря на то, что я мысленно кричала ему открыть глаза.
«Я говорю и смотрю назад.
А у тебя мурашки по коже».
Одно и то же — IOWA
ГЛАВА 23
БЕЛОВ
БУМБОКС – ЛЮДИ
Люди ми тільки тоді, коли дуже сильно любимо.
Тільки тоді коли любимо ми, можемо зватись людьми.
Мне хотелось дышать, но реальность упорно перекрывала кислород. Настолько херово мне давно не было, пожалуй, с момента аварии Руса, когда казалось, что хуже просто ничего не могло бы случиться. Я вылетел из дома с такой скоростью, что и сам не понял этого. Как так вышло? Почему я не понял? Почему?
Сев в машину, я вдавил газ в пол, мечтая отключиться, но вместо этого несся куда-то и зачем-то. Все теряло гребанный смысл, оставалась только уродливая реальность, где я снова сталкивался с прошлым, с которым распрощался слишком давно. Почему? Почему мы? Зачем? Болела раком, не могла родить, взяли приемную дочь, в которую спустя гребанную кучу времени я влюбился как пацан. Я не хотел макаться в прошлое, но оно упорно разливало багровые реки по моему пути.
Когда стрелка спидометра плавно опустилась в правую часть, я резко одернул ногу с педали, жадно глотая воздух.
Ты меня отпускать не собираешься никогда, да?
Да, ты. Ты, мать твою, оставишь меня в покое, нет?
Машина катилась вперед, пока я варился в собственном соку. Нет, отказаться от Маши я не смог бы никогда, будь она хоть трижды дочерью Нади. Но через мясорубку пронесло, расплющило нехило, вывернуло наизнанку. Только сейчас я вспомнил слова Азизы, рассмеявшись в голос. Она чувствовала все на подсознательном уровне, она сопоставила факты, грубо говоря. Она заметила сходство.
И сейчас, анализируя все, я понимал, что сходство и в правду есть. Что-то прослеживалось, почти невидимой нитью…Неужели они искали ребенка, отдаленно похожего на них самих? Это что за ущербное поведение? Словно игрушку выбрали. Обидно было за то, что сейчас все могло разрушиться вхлам даже не по чьей, по сути, вине.
Хотелось курить. Сильно. Вот прямо сейчас.
Резко тормознув у первого попавшегося магазина, я купила блок сигарет, что вскрыл тут
Первая, вторая, третья. Я весь пропитался никотином, но меня все еще не отпустило. Ни грамма. Телефон разрывался от количества пропущенных, и я заставил себя работать. Хотя бы совершить те самые главные звонки, от которых зависело будущее моих близких. Министр образования, губернатор, Кракен и по кругу. И все это сидя в машине на отшибе городе, выкуривая одну сигарету за другой.
Моральных сил позвонить Маше у меня не было, я боялся услышать ответ, который мне не понравился бы. Отвращение в глазах увидеть. И видит бог, перед ней мне следовало бы сейчас ползать на коленях и просить прощения, но я решил дать нам время обдумать все.
Ей — чтобы понять, готова ли она быть со мной без мыслей о том, что она номер два, хотя это даже звучит мерзко. Для меня она единственная, а все что было до, это было и прошло.
Мне — чтобы не повлиять на это решение и не сломать ей будущее в случае неготовности.
Если она скажет «нет», я не буду противиться. Это ее право решать свою судьбу. Правду я сказал, теперь сказал, вот только поздно, выходит, сделал это. Маша обдумает все и сообщит мне вердикт, от которого я скопычусь или стану самым счастливым в мире.
Машина плавно прикатилась к бойцовскому клубу моего бывшего лучшего друга. Хотелось проверить кое-что, пусть я за эти желания себя корил. Мне просто надо было знать наверняка.
Шагнув в знакомое помещение, я сразу начал искать взглядом его владельца. Немногочисленные боксирующие парни занимались своим делом, особо не обращая внимания на меня. Это и хорошо, не хотелось сейчас отблескивать лишний раз. Ваха стоял и что-то скрупулезно пояснял долговязому мальчонке. Угрюмый и весь поглощенный в процесс обучения. Была в нем преподавательская жилка, конечно, с этим поспорить невозможно. Ощутив на себе внимание, он отвлекся и перевел на меня внимательный взгляд. Нисколько не удивился, судя по нечитаемому выражению лица. Зато сразу шагнул в мою сторону, снимая с рук перчатки. Слегка хромая на правую ногу, он все равно держался молодцом. Я слышал, что в аварию попал, но все обошлось легким испугом.
—Дела настолько плохи, что ты вспомнил обо мне? — кривая улыбка окрасило лицо со шрамом.
—Поговорить надо.
Ваха закивал, не прекращая рассматривать меня. Мы прошли в подсобное помещение, где и была его своеобразная берлога. Тут-то мы и заседали в лучшие времена, впрочем, как и в худшие тоже. Бывший друг уселся в широкое кожаное кресло и кивнул мне на такое же напротив.
—Ты знал? — без предисловий начал я, ощущая пульсацию в висках. Он пробивал о Маше всю информацию, он должен был быть в курсе, кто родители.
Ваха сложил руки на груди замком и вопросительно изогнул бровь.
—Знал что? Белый, меня ебет догадываться о том, что у тебя в голове, так что выкладывай давай, а я может и отвечу. Если будет за что отвечать.
Обозлен, но признаки нервозности не проявил. Скорее нетерпения.
—Что Маша дочь Нади, ты знал? — бросив коротко суть, я продолжал изучать его вытягивающееся от искреннего удивление лицо. Не знал. Внутри что-то настойчиво долбило на кнопку «облегчение», что затапливало внутренности успокоением.