В оковах страсти
Шрифт:
Кухенгейм сильнее сжал мою руку, золотая пряжка его мантии впилась мне в спину, я сжалась, Кухенгейм склонился надо мной, в глазах его промелькнуло сострадание.
— Сейчас принесут паланкин, моя фройляйн.
Голос, хоть и ненавистный, помог мне; то, что он был рядом, доказывало, что я в сознании.
Паломник обернулся. Опершись на посох, он побрел к воротам монастыря, так понурив спину, будто взвалил на свои плечи все страдания мира.
— Miserere mei, Deus, secundum magnam misericordiam tuam, et secundum multitudinem meserationum tuarum dele inquitatem meam! [90]
90
Помилуй
Miserere mei!
Amplius lava, me ab inquitate mea, et a peccato meo munda me! [91]
Miserere mei
Антифонное пение прерывалось кашлем и шепотом. Побрякивало паникадило. Фулко благословил могилу и все присутствующее скорбящее общество. Монахи затянули посмертную литию, к ним присоединялось множество голосов.
— Ab omnio malo! Libera eum Domine! [92]
Какая-то женщина в религиозном экстазе опустилась на колени на сырую землю.
91
Многократно омой меня от греха моего, от прегрешения моего очисть меня! (Псалм 51,4)
92
От всякого зла избавь его, Господи!
— A periculo mortis! — Libera eum Domine! [93]
Кое-кто устремился к выходу чтобы занять место в зале.
— Ab insidiis diaboli! Libera eum Domine! [94]
Мимо пронесли паланкин, лошадь невольно заржала, когда два парня схватили ее за хвост.
— A Gladio maligno! Libera eum Domine! [95]
Одетые во все черное построились в два ряда, продолжал песнопение, и покинули кладбище.
93
От смертельной опасности избавь его, Господи!
94
Избавь его от лукавого, Господи!
95
От злого меча избавь его, Господи!
Девушки из свиты Аделаиды вновь принялись за болтовню и споры, кто и с кем займет место в паланкине. Хозяйка замка, не произнеся ни слова, потянула меня за рукав от моего защитника и указала на место рядом с собой. В голове моей зашумело, духи на кладбище захихикали, перекрывая голоса, звучащие вокруг. Аделаида задернула занавеску паланкина и схватила мою руку. Твердая, как камень, рука моя все еще сжимала деревянную розу, которую я хотела положить в гроб Эмилии, чтобы наконец стать свободной.
Двор замка был полон народа, запахи съестного стояли в воздухе, ударяя мне в нос, когда мне помогали выбираться из паланкина. Дамы поправляли свои шлейфы, чепцы и платья, украдкой посмеиваясь, как делали это без стеснения уже по пути домой. Мой отец взял за руку Аделаиду и направился ко входу в зал, чтобы открыть
Часовня была пуста. Дрожа, я опустилась на колени на свою скамью и уткнулась лицом в руки. В тишине послышался шорох — демоны преследовали меня. Эмилия… Глубокая яма. Я только хотела… Эмилия… что я должна была увидеть вместе с тобой, что?
Затрещала сухая древесина молельной скамьи. Я вскинулась от страха. Черный рукав, разодранный, пыльный. Паломник встал на колени позади меня. Голос мой прерывался рыданиями, я соскользнула с края скамьи, потеряв равновесие, — чьи-то пальцы, словно когти, впились в мои плечи.
— Тихо… патер идет за тобой. Сиди тихо…
Я едва осмеливалась дышать. Шаги приблизились. На полу, который долго никто не выметал, скрипнул камешек. Из-за колонны вышел патер Арнольд и перекрестился.
— Господь видит вашу готовность покаяться и благосклонен к вам, фройляйн. Но не следует ли вам окрепнуть, поправить здоровье, прежде чем вновь обратиться с молитвой к Господу? Ваша горничная…
— Не беспокойтесь, патер. Позвольте мне еще хоть немного побыть здесь. Этот пожилой мужчина идет от гроба апостола. Я хочу помолиться вместе с ним, а потом пусть отец даст паломнику приют. Скажите ему…
Сдержанное покашливание чужака прервало мою речь. Патер попытался заглянуть под поля шляпы, но человек в черном смиренно склонил свою голову и пробормотал что-то, похоже, по-французски.
— От гроба апостола. — Мой духовный отец медлил. — Господь охранял ваш путь домой. Пусть наш дом на сегодняшнюю ночь станет вашим.
— Deus vos bensigna, [96] — хрипло прошептал паломник, отвешивая поклон.
Арнольд удивленно поднял брови. Потом осенил меня крестом и пошел прочь. И лишь после того как две часовни захлопнулась, паломник вновь обернулся. Он потянулся ко мне через скамью, уже хотел заключить в свои объятия, но я отстранилась, отодвинувшись от него на своей молельной скамье, и он ухватил лишь накидку, ударившись грудью о дерево.
— Эрик инн Гамлессон, — чужие, уже забытые слова произнес мой язык.
96
Да хранит вас Господь.
Так давно?
— Ты сохранила в памяти мое имя. — Голос его дрожал. — Знаешь ли ты, кто я?
Он развернулся к скамье и протянул ко мне руки. «Я не вынесу этого, — подумала я, — не прикасайся ко мне…» И вновь отстранилась от него. Руки опустились.
— Мне уйти? — спросил он.
Я мяла в руках под накидкой мешочек для раздачи милостыни, нащупав куклу Эмилии и края деревянной розы.
— Что тебе здесь нужно?
Он коротко и горько рассмеялся.
— Что мне здесь нужно? И это спрашиваешь ты?
Рывком он сорвал с головы шапку паломника. Растрепавшиеся волосы заблестели в свете свечей. — Маленькая девочка умерла.
— Откуда тебе известно, что она мертва?
Он взглянул, пытаясь проникнуть взглядом сквозь плотную накидку, гнев заблестел в его глазах. Не получилось той встречи, на которую он рассчитывал.
— Один путешественник рассказал мне об этом. — Он наклонился вперед. — Почему ты отстраняешься от меня, Элеонора?
Я сидела, не отвечая. И тут по моей щеке потекла слеза, я не осмелилась стереть ее. Он не должен видеть этого, не должен видеть моих страданий.