В окружении Гитлера

Подковиньский Мариан

Таковы были генеральные директивы для армии. СС и СД (Sicherheitsdienst — служба безопасности), а также печально знаменитым «айнзатцкоммандо» приказы отдавал Гиммлер. Они были пропитаны столь жутким человеконенавистничеством, что поначалу встречались в штыки даже генералами вермахта. Затем оппозиция приутихла, хотя война и приобрела варварский характер. Когда оккупационные власти во главе с Франком и группенфюрерами Гиммлера обосновались в краковском Вавеле, в четвертованной Польше, казалось, сны артаманов близки к тому, чтобы стать явью. Когда гитлеровская экспансия на Востоке распространилась и на советские территории, эмиссары Гиммлера из главного управления СС по делам расы и поселений стали претворять в жизнь политику «блют унд боден» («кровь и земля») в еще больших масштабах.

То, о чем Гитлер сказал своим генералам, соответствовало принципам национализма: приобретение жизненного пространства, а не только установление господства над

чужими территориями, захват источников сырья и новых рынков сбыта. Гитлер хотел не просто завоевывать новые земли, но и германизировать пространство и людей. Политика «крови и земли» уже сама по себе означала истребление других народов. Артаманы без обиняков говорили об этом в своих печатных изданиях и листовках. Впервые официально повторил это будущий министр продовольствия рейха Вальтер Дарре, который ввел понятие «кровь и земля» в официальную гитлеровскую терминологию и на которого Гиммлер возложил ответственность за проведение именно этой политики. Между тем сам Гиммлер в своей брошюрке «Охранные отряды (то есть СС. — Ред.) как боевая антибольшевистская организация» (1936 г.), напоминая о заявлении Дарре 1934 года, писал, что политика ««кровь и земля» представляет собой моральное право на захват на Востоке такого количества земель, которое необходимо для достижения гармонии между народом и геополитическим пространством». Для НСДАП было очевидным, что новое жизненное пространство может быть найдено лишь на Востоке точно так же, как и то, что на Востоке нет «ничейной» земли и что любая попытка ее присвоения чревата войной и непрерывной борьбой, Потому-то Гитлер и говорил о применении беспощадных методов, а Гиммлер — о германизации захваченных территорий.

Как же Гиммлер собирался установить такой порядок?

На это указывают различные его выступления и приказы, а также «генеральный план «Восток»», то есть прежде всего план закабаления Польши, и множество брошюр, принадлежащих перу Гиммлера и его подчиненных, которым была доверена германизация европейского Востока. Во главе этой акции стоял сам Гиммлер — рейхскомиссар по делам укрепления германского духа (на оккупированных территориях). В соответствии с приказом Гитлера Гиммлер имел право решать, кто немец или обязан стать немцем, кого необходимо либо выселить, а то и отправить в лагерь как осквернителя «чистоты расы», изменника народа, если он отказался принять «народный реестр», либо же поселить на новых территориях как «наследника отцов». Таким образом, Гиммлер превратился в вершителя судеб миллионов людей. Из документов, относящихся к данному периоду, важны два. Первый — статья Гиммлера в ежемесячнике «Дейче арбайт» (№ 6/7 за июнь/июль 1941 г.), второй — его речь в Познани (4 октября 1943 г.) перед высшими руководителями СС.

В «Дейче арбайт» Гиммлер высказался насчет германизации следующим манером: «Наша задача состоит не в том, чтобы германизировать Восток по старым образцам, то есть прививать живущему там населению немецкий язык и немецкое право, а в том, чтобы позаботиться, дабы на Востоке поселились люди истинно немецкой, германской крови», ибо навязывания немецкого гражданства или немецких традиций «в нынешние времена» мало для завоевания людей на свою сторону. Их собственная кровь непременно даст знать о себе. «Провинции и страны тогда только будут германскими, если до последнего мужчины и до последней женщины будут заселены германским элементом». И Гиммлер пояснял: Эльзас и Лотарингия, а также восточные провинции, на которых до 1918 года не следовали этому правилу, могут служить наилучшим подтверждением неэффективности старого метода германизации. Иными словами, германизация, по Гиммлеру, означает геноцид.

Скольких славян намеревался Гиммлер лишить жизни, дабы осуществить собственные планы? Бывший обергруппенфюрер СС и генерал СС Бах-Залевский признал в Нюрнберге: речь шла минимум о 30 миллионах. Когда в Берлине узнали о восстании, вспыхнувшем в Варшаве, первым явился к Гитлеру Гиммлер: «Мой фюрер, с исторической точки зрения, наше счастье, что поляки сделали это. За пять-шесть недель мы со всем управимся. Варшава — столица, голова, разум этого бывшего 16–17-миллионного народа будет уничтожена, столица того самого народа, который вот уже 700 лет преграждает нам дорогу на Восток и со времен Грюнвальдской битвы неизменно стоит у нас на пути…»

Слова эти Гиммлер повторил также 21 сентября 1944 г. на встрече с командующими военных округов и начальниками военных училищ. Там он прямо сказал и о той судьбе, которая уготована Варшаве: «Кроме того, я одновременно отдал приказ не оставить от Варшавы камня на камне. Вы можете подумать, что я чудовищный варвар. Если хотите — да, я варвар, когда это нужно. Приказ гласит: каждый дом взорвать, каждый дом сжечь дотла…» Его приказы выполнялись скрупулезно.

Иозеф Аккерманн, о котором выше уже шла речь, в своей книге о гиммлеровской политике истребления пишет: «Это все, что хотел Гиммлер оставить народам Востока…» Гиммлер искал на Востоке опытное поле для

отработки своих идеологических концепций. Как и некоторые его предшественники в германской истории, он намеревался на свой лад, с помощью преступных действий колонизировать Восток. И потому можно было бы задаться вопросом: безумие ли это только? Ответим на него словами Фридриха Шиллера: «Самая страшная из всех страшных вещей — человек в своем безумии». Трагедия в том, что за это безумие миру пришлось заплатить цену, какой история нашей цивилизации еще не знала.

«Когда настанет час расплаты…»

С тех пор прошло много лет, однако не все еще выяснено до конца, белые пятна незнания либо догадок заменяют несуществующие или преднамеренно уничтоженные документы, а каждые новые мемуары непосредственных свидетелей тех событий истории встречают с верой и надеждой, хотя знакомство с ними нередко порождает сомнения в их достоверности или разочаровывает.

Рассматривая многие проблемы, мы все еще не в состоянии поставить все точки над «и», так что всякая биография Гитлера неполна, а всякий «случайно» или же «специально» открытый документ вынуждает многих биографов вносить изменения и поправки в давно, казалось, законченную работу.

Публикация воспоминаний канцлера Врюнинга, который, как считалось, никогда мемуаров писать и печатать не станет, вызвала немалое замешательство в среде историков веймарского периода. Изданные спустя полвека записки Курта Райцлера, [9] личного референта и советника канцлера Бетманна-Гольвега, побудили многих крупных консервативных историков, таких как Г. Риттер, Э. Цехлин или К. Эрдманн, пересмотреть свои прежние взгляды о невиновности кайзеровской Германии за развязывание первой мировой войны. Запоздавший на полвека свидетель Райцлер внес решающую ясность в этот вопрос, но не убедил еще всех историков ФРГ. Во всяком случае воспоминания Райцлера, вышедшие из печати в 1972 году благодаря стараниям его дочери, живущей в эмиграции в США, — еще один пример неполноты наших знаний о столь важных событиях, как европейская война и закулисная история ее возникновения.

9

Reizler Kurt. Tageb"ucher, Vandenb"ock und Rupprecht. "Ottingen, 1972 (прим. авт.).

Что уж тут говорить о времени нам более близком, когда свидетели с германской стороны еще живы и не отошли от дел? Ведь пробелы в документации — это то, что затрудняет понимание событий, «героями» которых были могильщики Веймарской республики и воскресители «тысячелетнего рейха».

Нюрнбергская документация, касающаяся в основном периода канцлерства Гитлера и подготовки военной агрессии, рассказывающая о ее последствиях, в меньшей степени была посвящена рассмотрению самого феномена личности Гитлера и его движения, без четкого представления о чем трудно понять всю сложность борьбы за власть в Германии. А ведь еще до того, как власть захватил Гитлер, Веймарскую республику «никто не любил, ее все ненавидели», как говорили в те времена.

В тот период, когда незавершенная социалистическая революция (1918–1919 гг.) была потоплена в крови рабочих, а на защиту старого порядка встали добровольческие отряды («Freikorps») и остатки кайзеровской армии под началом генералов-монархистов и генералов-юнкеров, когда «суды чести» выносили приговоры и расправлялись с буржуазными министрами (Вальтером Ратенау, Матиасом Эрцбергером), а прусская военщина подло убила Розу Люксембург и Карла Либкнехта, появились первые всходы фашистского движения, уходившего своими традициями в «фолькистское» движение («Volk» — народ; с этим словом скорее связывались понятия метафизического, а не социального толка), к которому буржуазия да и социал-демократия относились явно несерьезно и даже поощрительно. Впрочем, кто тогда всерьез принимал Гитлера, хотя он и появлялся в компании с генералом Людендорфом? Скорее удивлялись этому последнему, ставящему себя, мол, в смешное положение, хвалившемуся дружбой с «австрийским бродягой». Кто тогда всерьез смотрел на программу НСДАП, в которой Гитлер недвусмысленно объявил о своей политике реванша, войны и истребления людей на востоке Европы? А кого спустя несколько лет обеспокоило содержание «Майн кампф», книги, написанной в камере баварской тюрьмы в Ландсберге с помощью Рудольфа Гесса? Хотя Гитлер и писал, будто после поражения мюнхенского путча 1923 года он полагал, что как с политиком с ним покончено, тем не менее в своем «требнике ненависти» он довольно точно предсказал, что намерен сделать, если придет к власти в Берлине. В кабаре потешались над Гитлером и его «Майн кампф», точно так же как еще сегодня много политиков и историков в ФРГ пытаются реабилитировать своих соотечественников, утверждая, что подобных бредней просто нельзя было брать в расчет. Да и у кого, говорят еще, были охота и время читать «Майн кампф»? Сколько же раз сам я слышал такое после войны в Гамбурге, Бонне или Мюнхене!