В осколках тумана
Шрифт:
Сестра-хозяйка оказалась права. Джулия и Флора приехали.
— Мама, такое впечатление, что тебе ничуть не лучше. Ты такая бледная! Тебя хорошо здесь кормят? Новые анализы делали? Какие лекарства ты принимаешь? — Дочь хочет коснуться меня, но отдергивает руку. Ее вопросы летают между нами, паутиной щекоча наши лица. — Смотри, что Флора для тебя сделала.
Девочка подбирается ко мне — не тот бесенок, что гонялся за цыплятами и собирал в юбку упавшие яблоки, а выдрессированное жалкое существо. Видимо, ей внушили, что бабушка очень больна.
Я
Кусок картонки перепачкан белым клеем. Местами он еще не просох. К бумаге цепляются невесомые перья, торчит похожий на мочалку сухой мох, перемежаемый травинками и маленькими камешками. Один из стебельков отрывается, и Флора старательно вжимает его в белесый клей.
Это чтобы ты поскорее выздоровела, бабушка, — показывает она.
И мне становится легче, пусть на один-единственный вздох.
Джулия же воюет с медсестрами. Настроена она агрессивно, ей явно не до задушевных бесед. Она носится из комнаты отдыха, где сидим мы с Флорой, в кабинет медсестры и обратно. Внучка, высунув язык, раскрашивает картинки. Я слышу, как Джулия перечисляет свои требования. Я-то знаю, что ответом будут милые улыбки и обещания передать все врачу во время обхода.
— Вы слышите меня или нет? — распаляется Джулия, следуя за сестрой-хозяйкой. — Я уже не знаю, кому верить!
— Миссис Маршалл! — Сестра-хозяйка отрывает глаза от планшета. Она занята важным делом — пересчитывает пациентов. Здесь это заведено каждый час. Ей не до Джулии с ее претензиями. — Этими вопросами занимается врач. Состояние вашей матери стабильное. Но в понедельник я обязательно передам главному врачу все ваши слова.
Джулия что-то отвечает — кажется, говорит, что не сможет приехать в понедельник, снова повторяет, что ничего не понимает, добавляет о какой-то тюрьме. Ее голос тает в конце коридора. Она переключается на другую сестру. Флора поднимает на меня глаза. Она сидит на полу, вся в пятнышках солнечного света. Ангел, спустившийся с небес.
Флора, — если жестами можно передать шепот, то я именно шепчу, — иди сюда, сядь ко мне на колени.
Флора хмурится и оглядывается по сторонам в поисках матери. Что они ей наговорили?
Иди, я тебя не укушу.
Может, она меня не понимает? Я стараюсь незаметно шевелить пальцами, чтобы никто не обратил на меня внимания.
Иди, бабушка расскажет тебе секрет.
Флора вскакивает, мигом забыв о фломастерах, словно ожидает услышать главную тайну мироздания. Как легко привлечь внимание ребенка! Я могла бы заманить ее в машину, пообещав показать щеночка или угостив конфеткой. Я могла бы завлечь ее в свои мысли, посулив показать прошлое и ее будущее.
Что, бабушка? Тебе уже лучше?
Девочка
Элизабет Карлайл была такой худой, что, казалось, просвечивала насквозь. В шатре она появилась после того, как подали основное блюдо. Ее выход получился кратким, но запоминающимся. Незадолго до этого Дэвид снова исчез. Позже он объяснил, что ходил в дом проведать мать. Возвратившись, он залпом осушил бокал с шампанским. К тому времени мы оба уже немало выпили.
— А вот и она, — сказал он, словно объявляя о появлении особы королевской крови. Гости дружно повернули головы. — Как мило с ее стороны почтить нас своим присутствием. — Дэвид снял пиджак, расстегнул манжеты. — Она обращает на себя больше внимания, чем невеста. — Его злость можно было пощупать.
— Познакомь меня с ней, — попросила я, осмелев от шампанского. Элизабет Карлайл внушала трепет. Она плыла по белой ковровой дорожке, расстеленной до танцевальной площадки, с элегантностью лебедя, скользящего по спокойной глади озера. — Она прекрасна, — искренне прошептала я.
Дэвид, так и не притронувшийся к еде, со звоном бросил нож на тарелку.
— Вовсе нет! — зло и с каким-то отчаянием процедил он.
Затем встал, быстро подошел к матери и довольно бесцеремонно поволок ее на танцевальную площадку. Тут же встрепенулись струнные. Во все глаза я наблюдала за битвой между матерью и сыном. Элизабет танцевала неохотно, явно желая сбежать, но не менее откровенно наслаждаясь вниманием собравшихся в шатре. Судя по напряженным движениям Дэвида, по ледяным взглядам, какими то и дело окатывала сына Элизабет, этот танец был продолжением затянувшейся стычки.
Необычная пара скользила по паркету. Его пальцы с такой силой обхватили талию матери, что казалось, он никогда ее не отпустит. Но через несколько секунд руки Дэвида безвольно упали и Элизабет Карлайл стремительно упорхнула прочь.
Я оглянулась на Джонатана, занявшего стул Дэвида:
— Что происходит?
— Они ненавидят друг друга. — Он налил мне шампанского и ушел, оставив меня в недоумении.
— Что такая милая девушка нашла в Дэвиде? — Это была Сара, рыжеволосая сестра Джонатана. — Расскажи, как вы познакомились? — попросила она. Щеки ее пылали, в глазах светились искорки, она вся словно была языком пламени.
Я нервно рассмеялась, потому что понятия не имела, что им сказал Дэвид.
— Мы познакомились в Кембридже.
Пусть думают, будто я старшекурсница или аспирантка.
— Эй, Мэри, — окликнул меня парень, сидевший напротив. Имя его я забыла. — Не могла бы ты… — С широкой улыбкой он поднял пустой бокал.
— О!
Среагировала я мгновенно, сказалась давняя выучка. Бутылка стояла рядом со мной, и я вскочила, радуясь передышке в расспросах, обогнула стол и налила ему шампанского.