В ожидании Америки

Шраер Максим Д.

За соседним столиком завтракала чета американцев. Он, пузатый, в красной бейсбольной кепке. Она — с тройным подбородком, в шаблонных, будто бы цыганских серебряных серьгах с бирюзовыми камушками, скорее всего, купленных здесь же, на острове. Разбитной официант принес им две тарелки с трехпалубными сэндвичами, две бутылки кока-колы и два высоких узких стакана. Гаргантюанских размеров сэндвичи источали манящие ароматы копченостей и горчицы. Молча, сосредоточенно американцы вгрызались в сэндвичи, глотали кока-колу.

Им было так хорошо, так уютно в своих «я», что они и думать

не думали о каких-то там страхах и запретах, о тревоге за будущее. Они казались — были — людьми до неправдоподобия американскими, будто их окружали прозрачные пузыри, наполненные воздухом их родных штатов — Огайо или Пенсильвании. Беседуя, они называли друг друга «hun» и «luv» (усеченное и искаженное «honey» и «love» — «мой сладкий», «любовь моя»). Разговор состоял из важных замечаний относительно качества итальянской еды: «их» хлеба для сэндвичей, «их» сыра, «их» индейки. Нам с мамой становилось все труднее придерживаться отвлеченных тем.

— Как ты думаешь, какая она, эта Америка? — спросила мама. Говорили мы, разумеется, по-русски; сэндвичевая чета понять нас не могла. — Какая она на самом деле?

— Думаю, там классно. Это что-то вроде игры, правил которой никто не знает, но при этом все по ним играют. Наверное, жить там легко. Просторно. А ты, мамочка, как ты ее себе представляешь?

— Трудно сказать. Надеюсь, это страна, в которой ты не обязан ни в чем участвовать, если сам того не хочешь. Роскошные пляжи… Не знаю… Мне кажется, я слишком много мечтала о ней. Пора уже ехать туда.

— По-моему, американки очень сексапильные.

Внизу под нами виднелся опоясывающий Капри песчаный пляж. Узкая полоска его кишела жизнью, переливалась красками и солнечными бликами.

— Мам, давай пообещаем друг другу, что когда-нибудь вернемся сюда — я, ты, папа, и, кто знает, вдруг я влюблюсь и женюсь. И мы, вчетвером, будем сидеть вот в этом кафе, смотреть через залив на Сорренто и закажем такие же сэндвичи, много сэндвичей, и, конечно, шампанское. И будем разговаривать о нашей новой жизни в Америке и вспоминать старую — в России. Как тебе это?

— Замечательно. Особенно насчет американской жены. Я ее уже почти представляю.

Легкое облачко пронеслось над нашими головами. Вскрикнула чайка. Порыв ветра сдул со стола салфетку.

— Пора идти, — мама глянула на часы. — На этот раз нас с тобой не станут дожидаться. А платить за паром нам нечем.

— Слушай, мама, а может, останемся здесь? Как ты насчет того, чтобы навсегда поселиться в раю?

— Я, пожалуй, еще не готова. Да и папе здесь не очень понравится.

Мы встали, и я обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на счастливую американскую чету, уже приступившую к кофе с пончиками в сахарной пудре.

Теперь, после двадцати пяти лет в Америке, когда мне случается пасть духом, я вспоминаю, как мы с мамой спускались по серпантину к пристани. Ни с того ни с сего пошел дождь. Мы миновали старуху с розовым осликом, потом двух державшихся за руки мужчин, потом мальчика с удочкой. Мы обменивались взглядами, только взглядами. Никакие слова не годились для того, чтобы выразить чувство райской нищеты.

1996–2006, 2009–2012

Послесловие

В

наше время, когда сам климат культуры призывает читателей и издателей рассматривать с тысячекратным увеличением и просвечивать всяческими «лучами» отношения между сырым материалом так называемой реальной жизни и законченной литературной продукцией, я испытываю необходимость высказать несколько наблюдений о моей книге и о том, что в ней описывается.

«В ожидании Америки» — творческий продукт памяти и воображения. Я изменил или даже скрыл имена некоторых людей и организаций, которые стоят за ее страницами. Более того, сама природа реконструкции событий прошлого и повествовательной передачи этих событий требовала, чтобы я время от времени отпускал бразды правления текстом и позволял музам наполнять мои паруса горячим дыханием.

Сочинительство и поэтизацию, как я полагаю, не следует противопоставлять повествовательной правдивости. На самом деле, сознательное авторское управление языком, стилем и структурой повествования превращает документальную бормотуху в художественное произведение нужной выдержки и чистоты. Мне представляется, что попытки читателя выявить, где же именно автор теряется в поисках фантома истинности и аутентичности, заведомо обречены на провал. Такого рода попытки лишают и радости узнавания, и наслаждения художественным откровением. С моей точки зрения, все события, которые я представил в этой книге, «реально» происходили.

М. Д. Ш. 28 января 2007 года — 12 декабря 2009 года — 24 июля 2012 года Честнат Хилл — Бруклайн — Саут Чэттэм, шт. Массачусетс

Благодарности

Автор выражает благодарность: переводчикам — Маше Аршиновой, Сергею Ильину, Давиду Шраеру-Петрову и Эмилии Шраер — за проделанную работу; Екатерине Царапкиной и Максиму Мусселю за поддержку перевода этой книги на русский язык; Леону Когану и Ольге Кононовой — за помощь в подготовке рукописи; Михаилу Безродному — за ценные замечания по рукописи перевода; Павлу Подкосову, Ирине Серегиной и их коллегам — сотрудникам издательства «Альпина нон-фикшн».

* * *

Издание подготовлено при поддержке Бостонского колледжа (Boston College, USA). Издательство передает 100 экземпляров книги в научные организации, библиотеки и учебные заведения России.

Об авторе

Максим Д. Шраер (Maxim D. Shrayer) родился в 1967 году в Москве. Вместе с родителями, писателем Давидом Шраером-Петровым и переводчицей Эмилией Шраер (Поляк), провел почти девять лет «в отказе» и в 1987 году иммигрировал в США.