В память о лучшем
Шрифт:
Глава 2
Азартная игра
Мы встретились 21 июня. На этот летний день падает мое рождение. Вечером того 21 июня, когда мне исполнился двадцать один год, я решительно шагнула к этой встрече на порог казино «Палм-Бич» в Каннах в сопровождении двух родственников, которые решили позабавиться, впервые выпустив меня за зеленый стол. Присутствовали они лишь при моих первых шагах. В дальнейшем, ускользнув от их бдительных очей, я продолжала гонку из казино в казино уже без чьей-либо опеки.
(NB. Что бы там ни говорили, но я не просаживала за игорными столами целых «состояний», поскольку, как ни странно, никогда ими не располагала. Я оставляла в казино лишь крохи своего образа жизни, предполагавшего не роскошь, а мечту о жизни без материальных забот, жизни, в которой лица окружающих не омрачались бы никакими горестями, кроме любовных. Стремление обеспечивать себе день сегодняшний, если не дни грядущие, никогда не оставляло мне таких средств, какие я могла бы разбазаривать по воле случая! А посему мне ничто не мешало постоянно играть, как бы рискуя, что и является основным принципом азартной игры. К тому же
Итак, наша первая встреча состоялась в счастливый день моего рождения. В те годы в конце июня в Канн съезжались именитые завсегдатаи «Палм-Бич». Там пребывали тогда Дэррил Занук, супруги Коньяк Эннеси, вроде бы Джек Уорнер и другие сильные мира сего и крупные игроки перед ликом Всевышнего. Меня осмотрительно старались не подпускать к их столу, и я, наблюдая за битвой титанов, была скорее ошеломлена, нежели взволнована. Постигнув правила «железной дороги», узнала, что, имея на руках две карты, при условии, что их общая сумма 8 или 9, можно за один присест выиграть 50 миллионов старых франков; вернув их в игру, можно выиграть 100 миллионов или просадить все до последнего франка – по-прежнему с двумя картами на руках. Больше, чем громадные суммы, мое воображение поражала быстрота их перемещения из рук в руки. Я представляла себе, что за два хода смогу кардинально переменить свою судьбу, не ведая того, что в казино, как и в любом другом месте, деньги воплощаются в чеки, а их в казино принимают без большой охоты: осмотрительность директора, нередко своекорыстная, иногда оказывается тормозом для безумных игроков – либо спасительным, либо роковым.
К концу вечера я осела со своими ангелами-хранителями, или, лучше сказать, со своими злыми гениями, у столика, где шла игра в рулетку, и тут с удивлением открыла для себя, что моими счастливыми номерами были 3, 8 и 11 – моя особенность, о которой доселе я знать не знала и которая так и осталась при мне на всю жизнь. Я обнаружила, что предпочитаю черное красному, нечетные цифры четным, первую половину серии второй, и многое другое выбирала по наитию, что наверняка заинтересовало бы психоаналитиков. Вначале я проиграла небольшую сумму, затем сорвала банк, что мне показалось в порядке вещей, зато повергло в шок моих спутников. «Подумать только, девочка не успела присесть, а уже сорвала банк!» Я просадила весь свой выигрыш за столом «железной дороги», а поскольку мне было трудно разбираться в картах, не помеченных цифрами, ко мне приставили очаровашку-крупье, который решал за меня, как ходить. Так я выяснила, что при равном шансе не должна ставить на 5. (Таким образом, прочтя эти строки, любой игрок получит полное представление о моей системе игры.) Для себя лично я выяснила также, что в азартной игре, как нигде, важно скрывать эмоции. Читая их весь вечер на преувеличенно напряженных лицах игроков – именно так переигрывают плохие актеры, передавая целую гамму чувств: подозрительность, уверенность, разочарование, отчаяние, упорство, обличение, ликование или безразличие, сыгранное хуже всего, – я решила про себя, что в дальнейшем, как бы ни шли дела, я противопоставлю ударам или ласкам судьбы улыбку и даже приветливое выражение лица. И подобно тому, как не менялись мои заветные цифры, так не изменилась ни на йоту и эта линия поведения. Даже более чем флегматичные англичане восхищались моим хладнокровием, что, признаюсь, подогрело мое тщеславие больше, чем иные добродетели, которые я сумела или вообразила, что сумела, приумножить за годы жизни.
Не собираюсь пускаться тут в объяснение притягательности азартной игры: каждый человек от природы либо игрок, либо не-игрок; игроком рождаются, как рождаются рыжим, умным или злопамятным. Так что пусть не-игроки пропустят несколько последующих страниц, где описаны анекдотические случаи, – они могут потешить или устрашить только моих единомышленников. Это правда, что игра – привычка, поглощающая все силы; это правда, что, увлекшись игрой, можно заставить прождать два часа человека, которого любишь больше всего на свете; это правда, что игра помогает забыть про долги, неприятности и материальные затруднения, когда дело – дрянь, чтобы час спустя обрести свои проблемы вновь, уже в десятикратном размере. Целый час ваше сердце будет усиленно колотиться, на этот час вы позабудете о песочных часах быстротекущего времени, позабудете бремя денежных проблем и цепкие «щупальца» общества, которые мешают вам спокойно спать. Это правда, что деньги, пока играешь, опять становятся тем, чем и должны были бы оставаться раз и навсегда, – игрушкой, жетонами, чем-то взаимозаменяемым и не существующим в природе вещей. Правда и то, что настоящие игроки редко бывают злыми, скупыми, агрессивными. Как правило, им свойственна терпимость, как и всем, кто не страшится утратить то, что имеет. Они из тех людей, для кого любое материальное или нравственное приобретение временно, любое поражение – случайность, а всякая победа – дар небес.
– Еще больше, чем в казино, где темп, в каком развертываются события, вызывает порой неприятный ажиотаж, такое можно наблюдать на ипподромах. Если не считать дней скачек на Большой приз в Лоншане, как правило, на тотализаторах нет и следа классовых предрассудков, отравляющих существование так называемых демократических обществ. Там не существует никаких социальных различий, не существует богатых и бедных, есть только выигравшие и проигравшие, причем сумма их выигрыша или проигрыша не имеет ровно никакого значения. Я видела, как грузчики от всей души утешали Ги Ротшильда, когда его лошадь не пришла к финишу. Я видела своими глазами, как богатые парижане унижались
Но вернемся наконец к игре – настоящей игре, той, что увлекает вас дальше, чем думаешь, той, что, совершенно очевидно, менее опасна на скачках, нежели в казино. Кассы тотализатора кредита не предоставляют, чеков не принимают, и немало невезучих игроков уже после третьего или четвертого забега вынуждены, хочешь или не хочешь, понуро удалиться. А вот в казино, если пользоваться там некоторым кредитом, дела обстоят посложнее. Когда мне было от роду двадцать один год, меня считали богачкой, и такое премилое заблуждение продолжало пленять иных директоров игорного зала и в дальнейшем. И вот спустя три месяца после моего приобщения к игре я оказалась уже в казино Монте-Карло и участвовала там в судьбоносной партии за игорным столом, где моим партнером был король Фарук собственной персоной. Я все еще не умела расшифровывать «немые» карты, и тут со мной произошли два казуса: имея на руках карту 1, я приняла ее за 7 и не прикупила, тогда как Фарук, имея на руках 4, прикупил. Я, разумеется, выиграла. Но в тот момент, когда я открыла карты, все вокруг встрепенулись и заверещали от возмущения. Однако я была в своем святом праве на проигрыш, и на меня махнули рукой. В панике я в следующей партии прикупила к 7 даму, благодаря которой взяла верх над Фаруком с его 6. С ним чуть было не случился апоплексический удар, а присутствующие дамы едва не растеряли свои бриллианты. После чего и было принято решение приставить ко мне крупье-советника. В тот вечер я, конечно, выиграла, однако же не припомню другого случая, когда бы мои выигрыши сопровождались таким конфузом.
Летний сезон закончился бы для меня спокойно, поскольку в Сен-Тропезе, слава богу, казино не было. Но надо же такому случиться: в то лето сюда понаехало столько отдыхающих, что в разгар летнего сезона жизнь там стала невыносимой, и я перекочевала на менее людные пляжи Нормандии. Сняв повыше Онфлера большой дом, запыленный и запущенный, я приготовилась было провести там июль, наслаждаясь морскими купаниями, но тут всплыли два обстоятельства, увы, оказавшиеся взаимосвязанными, а именно: что море находится у черта на куличках, зато казино в Довиле открыто круглые сутки. Так что солнечные дни мне заменили ночи. Отныне мы – Бернар Франк, Жак Шазо и я сама – жили только по ночам и на рассвете, лишь иногда, в промежутке, вкушая прелести травки-муравки. Постукивание фишек заглушало нам пение птиц, а зеленое сукно игорных столов заменяло зелень лугов. 7 августа, накануне того дня, когда мне следовало по условиям контракта вернуть дом хозяину и составить опись имущества, что оказалось делом хлопотным, мы отправились в последний, по нашему разумению, раз в большое белое казино, которое все еще оставалось вотчиной Андре. Очень скоро, разорившись на «железной дороге», я пересела к рулетке и по милости 8, которая выпала мне незамедлительно и надолго, на заре следующего дня оказалась обладательницей 80 000 новых франков (дело было в 1960-м). Мы возвращались домой окрыленные, однако перед дверью нос к носу столкнулись… с домовладельцем, который, зажав инвентарную опись под мышкой, сурово обратил мое внимание на то, что время восемь утра – час, назначенный нам для отъезда. Я начала было просматривать с ним злосчастную опись, когда он спросил меня, как бы невзначай, а не хотела бы я приобрести этот дом. Я открыла рот, собираясь ответить, что не имею обыкновения покупать что бы то ни было, что я квартиросъемщица по натуре, но тут он прибавил: «Учитывая необходимость ремонта, я продаю его по дешевке – за 80 000 франков». Дело было 8 августа, я оказалась в выигрыше благодаря ставке на 8, хозяин продавал свой дом за 8 миллионов старых франков в 8 часов утра… Что, по-вашему, оставалось мне делать при таком раскладе? Я торжествующе извлекла банковские билеты из распухшей от них вечерней сумочки, сунула все бумажки ему в руку и отправилась спать.
С той минуты моей единственной собственностью на земле стал и остается по сей день дом, по-прежнему нуждающийся в ремонте, расположенный в трех километрах от Онфлера (и в двенадцати от Довиля).
Но пусть мне не говорят ни о пагубе азартной игры, ни о роке, нависшем над игроками. Не стану распространяться о нескончаемых ремонтных работах, о разных там бедствиях, так или иначе связанных с жизнью в этом деревенском доме, – они знакомы всем домовладельцам. Расскажу-ка я лучше о двадцати пяти счастливых годах, проведенных под его крышей, о дожде вперемежку с солнцем, о рододендронах, обо всех моих тамошних каникулах. Этот дом, двадцать раз заложенный, дважды чуть было не проданный, где уединяются мои друзья-трудяги и мои друзья-влюбленные, – сегодня цена этому дому равна 8 миллиардам воспоминаний.
И само собой, он – свидетель наших бессчетных возвращений рано поутру с победным видом или понурой головой, но неизменно возбужденных и беспечных, что достигается упражнениями в Игре. В моей цепкой памяти роится сонм анекдотических случаев, связанных с завтраком, когда мы либо заливали поражение кофе, либо обмывали победу шампанским; с дверями, которые мы либо приоткрывали потихонечку, со всеми предосторожностями, оставляя за ними свои незадачи, либо распахивали во всю ширь, победно объявляя какому-нибудь засоне: «Гуляем!»