В паре с 'сотым'
Шрифт:
– А когда вы меня в военную школу направите, товарищ начальник?
– Неисправимый ты вояка, Голубев, - засмеялся он.
– Потерпи, дружок, потерпи! Придет срок - направим.
Как-то солнечным весенним днем, когда я разбирал полет одного из курсантов, неподалеку раздался чей-то голос:
– Голубева никто не видел?
– В чем дело?
– откликнулся я.
Ко мне подошел дежурный по аэроклубу.
– Вас вызывает начальник летной части. В кабинете у Черкашина я увидел своего командира звена Стародубцева и секретаря комсомольской организации бывшего
– Ну как, Голубев, жизнь молодая?
– спрашивает меня Черкашин.
– Нормально! Летаю помаленьку.
– Помаленьку? Что ж тебе, день и ночь летать, что ли?
– Так это же не от меня зависит. Разрешите - буду день и ночь летать.
– И разрешим!
– торжественно произнес Черкашин.
– Только... Словом, вот что, Голубев, есть одно место в Херсонской летной школе. Согласен?
Я знал, что Херсонская школа готовит летчиков-инструкторов для аэроклубов, и подготовка там, конечно, намного выше нашей, аэроклубовской. Мне, естественно, хотелось бы в военную школу, но раздумывать было некогда.
– Согласен!
– выпалил я.
– Вот бумага, садись, пиши заявление.
Я тут же написал заявление. А через три дня мне выдали все необходимые документы, и скорый поезд повез меня из родной Сибири в далекий и незнакомый Херсон.
Я ехал к своей заветной мечте, и на душе было необыкновенно светло и радостно. Вспоминалось заплаканное лицо матери, серьезное, сосредоточенное лицо отца. Мать уговаривала меня остаться, поискать профессию поспокойнее мало ли на земле надежных и хороших профессий! Кто-то из родственников даже брал на себя заботы о моем трудоустройстве...
Мать есть мать... Родственники есть родственники... Я сочувствовал им. Но они не могли войти в мое положение, не понимали, что значило для меня небо, как велика была любовь к авиации. Один отец, кажется, был в душе со мной согласен.
– Ну что ж...
– вздохнул он.
– Раз твердо решил, на всю жизнь - значит, хорошо! Только мой совет: если начнешь колебаться, если почувствуешь, что эта работа не по тебе, - бросай, приезжай домой. Тогда все вместе подумаем, что делать. Небо - оно нерешительных, по-моему, но любит. Там смотри да смотри. Там трудно.
Я часто потом вспоминал слова отца - как точно он угадал, хотя ни разу не поднимался в небо: "Там смотри да смотри. Там трудно".
Прав был отец! Но за все мои годы я ни разу, ни на одну минуту не пожалел, что выбрал такую профессию.
В Херсон поезд прибыл вечером. Подойдя к одному из носильщиков, я спросил: где находится школа летчиков.
– Цэ дуже далэко. Зараз ихаты на трэба...
– ответил он, но видя, что я плохо понимаю по-украински, объяснил по-русски:
– Ты, хлопче, сдай вещички в камеру хранения, езжай в город до гостиницы, переночуй спокойненько, а утром и двинешь в путь.
Так я и сделал.
На КПП летной школы проверили мои документы, и курсант-посыльный проводил меня в штаб. В штабе начальник школы еще раз внимательно просмотрел мои
– Должен огорчить вас, .товарищ Голубев: у нас набор уже закончен. Полностью укомплектовались... Жаль, конечно, но что поделаешь... Приезжайте на следующий год.
Вначале я растерялся, но тут же взял себя в руки и сказал (откуда только во мне красноречие взялось!), что я и так целый год ждал, что работаю инструктором в аэроклубе и без неба жить не могу.
– Я по комсомольскому призыву. Ведь стране надо сто пятьдесят тысяч летчиков! Если не можете зачислить курсантом, то оставьте работать при школе... Не могу я так просто домой возвратиться!..
Начальник школы взъерошил рукой волосы, улыбнулся:
– Ну, что с этими орлами поделаешь? Затем надавил пальцем кнопку в столе.
– Запросите Ульяновскую летную школу, - сказал он вошедшему командиру в авиационной форме, - есть ли у них одно вакантное место для инструктора аэроклуба. Телеграмму дайте за моей подписью.
– Слушаюсь!
– ответил военный и вышел. Начальник школы встал.
– Вот так, товарищ Голубев. Пока придет ответ, поживете у нас. А сейчас идите к дежурному, передайте мое приказание разместить и накормить вас.
Я начал благодарить его, но он сделал суровый вид:
– Ладно, ладно... без нежностей. Главное - что из Ульяновска ответят. Если возьмут, то их и благодарите.
Два дня, прожитые в летной школе, показались мне вечностью. Но вот, наконец, меня вызвали в штаб.
– Повезло вам, товарищ Голубев!
– сказал, улыбаясь, начальник школы. Согласились они принять вас. Вот документы и - мое письмо начальнику Ульяновской школы. Счастливого пути!
Как на крыльях, летел я в казарму. Схватил чемодан - и к поезду. Только бы скорее, только бы снова не опоздать!
Ульяновск... Город, где рос и мужал великий Ленин. Все здесь полно необыкновенной значимости - и улицы, и дома, и набережная Волги. От волнения у меня перехватывало дыхание.
Отыскал летную школу. По длинному коридору прошли мы с посыльным до большой, обитой черной клеенкой двери.
– Ну вот, вам сюда, - сказал посыльный и пошел дальше.
Я остановился перед дверью, на которой было написано: "Полковник Урус". Неожиданно дверь распахнулась, и прямо передо мной оказался высокий полковник. На груди - боевые ордена. Серые глаза, спокойное лицо:
– Вы ко мне?
– К вам, товарищ полковник!
– И тут же доложил, что прибыл на учебу из Ачинского аэроклуба.
Полковник приветливо пожал мне руку, пригласил в кабинет, предложил сесть. Как удивился я его простоте - ведь он боевой, заслуженный летчик, а относится ко мне так внимательно, как к равному! Садиться я, конечно, не стал - просто неудобно было при таком командире сидеть. Полковник посмотрел мои документы, прочел рекомендательное письмо и положил на него руку:
– Добро!
– Он тут же вызвал дежурного по штабу и коротко приказал: Проводите товарища в карантин и поставьте на довольствие. Память до мельчайших подробностей сохранила события тех дней.