В Париж на выходные
Шрифт:
Какие следы я оставил? Полицейский записал номер моего паспорта, но паспорт мог быть настоящим. А сличение фотографии с формуляра в том комиссариате в Испании, где выдали паспорт, с моим словесным портретом займет кучу времени и вообще не даст никаких улик. Вполне возможно, что там, в полиции, на карточке — моя настоящая фотография, такая же, как на паспорте. Хотя это как раз было бы хуже — тогда у западных контрразведок будет мой портрет, хотя и в гриме. Да нет, в гриме, три на четыре — нет, ничего страшного! Мне достаточно будет избавиться от этого паспорта на имя Эрнесто Лопеса.
Дальше — словесный портрет, на основании которого будет сделан мой фоторобот. Меня в состоянии описать негр, разукрашенная дневная дежурная, официантка-сербка, возможно, хотя и мало вероятно, те трое голландцев. Черт! И вся
И, наконец, самое неприятное. Хотя, уезжая из номера, я всегда на всякий случай протираю все предметы, за которые мог браться, отпечатки моих пальцев остались в холле: на горшке, чашке и ложке. Теперь и у французской полиции, и соответственно у всех западных контрразведок будет полный дактилоскопический набор человека, несомненно замешанного в шпионских делах. Я похолодел — по приезде с Кубы в 1980-м году в Майами у нас у всех, естественно, взяли отпечатки пальцев. Они наверняка были перенесены в компьютеры ФБР. Теперь мое раскрытие было лишь вопросом времени. Вот так-то, брат!
Наблюдающий (напомню, это я) поморщился и покачал головой — вид у наблюдаемого (напомню, это тоже я) был неважный. Весь ссутулился, мешки под глазами и это загнанное выражение лица…
А что вы хотите? Это была настоящая катастрофа! Ну, не будем сразу паниковать: скажем, ЧП. По правилам, я должен был срочно сообщить о произошедшем в Контору: и о том, что мне удалось заполучить контейнер, и о том, что, на самом деле, я засыпался. Но в Париже на связи у меня был только Николай, а ему я не доверял.
Имелся у меня, конечно, один номерок. Но он предназначался на самый экстренный случай, если моя жизнь оказывается в опасности. За двадцать лет работы я пользовался пожарной связью дважды. Поразмыслив, я достал телефон — это был как раз такой случай — и для верности вышел на остановке на перрон.
Номер Франца Фишера был забит в память моего американского мобильного. Имя было, несомненно, вымышленное, так что я его и не шифровал, а номер, который на самом деле был в Вене, был записан как берлинский. Я высветил его, достал свой французский мобильный и набрал его, поменяв коды страны и города.
— Добрый вечер, — по-немецки сказал я, когда на том конце провода мне ответил мужской голос. — Я звоню по поводу вашего объявления о продаже картины.
— Вы имеете в виду Георга Кольбе? К сожалению, картина уже продана, но мы могли бы предложить вам его рисунки. Где вы находитесь?
— В Париже. Проблема в том, что я не могу задержаться здесь надолго. Хорошо бы сделать это прямо завтра.
— Во второй половине дня вас устроит?
— Устроит!
Им же в Лесу нужно какое-то время, чтобы организовать прилет гонца.
— Вы предпочитаете перезвонить нам сами?
— Разумеется. Я здесь проездом.
— Как вам удобнее. Тогда до завтра.
— До свидания.
Дело было сделано. Не знаю, какой там аврал был у Николая, но этот звонок будет как сирена воздушной тревоги в огромном городе. Венский связной немедленно свяжется с нашим посольством. Наш резидент в Австрии срочно напишет в Контору. Когда шифрограмма придет в Москву, там будет уже часа четыре утра. Дежурный офицер поднимет Эсквайра, тот приедет в Лес, по криптованной линии свяжется с парижским резидентом, и они, пользуясь эзоповым языком, станут ломать голову. Что же такое со мной могло приключилось с семи вечера, когда Николай дал мне отбой, и я, в принципе, должен был вернуться в Нью-Йорк? И почему я, вместо того чтобы позвонить Николаю, нажал на красную кнопку, которая предназначена лишь для однократного использования? Ведь я же должен осознавать, что после моего звонка придется менять не только телефон, но и квартиру, и, возможно, даже связного. Более того, раз я не обратился в резидентуру, значит, у меня какие-то подозрения на их счет. Так что Эсквайр задействовать местных людей не будет: задаст вопросы, получит ответы, а дальше — не их дело! Хорошая новость — независимо от выводов, к которым они придут, завтра на связь со мной в Париж приедет кто-то из сотрудников, которого я не только знаю в лицо, но которому я еще и безусловно
14
Джессика перезвонила мне уже из самолета, прежде чем отключить телефон. Самолет был неполный. Хотя их места были в середине салона, они перебрались ближе к хвосту, но зато Бобби теперь сидел у окна, как и мечтал. Наш сын уже не раз летал через океан, и его завораживали вечные льды северных островов Канады и Гренландии. А сама Джессика не забыла захватить рукопись Сиднея Флита, которую они готовили к печати. Восемь часов полета туда, столько же обратно — получается, она в самолете отработает два дня. Так что мы, без ущерба для ее работы, могли бы вернуться в Нью-Йорк в среду, потому что в Париже она вычитывать текст не собирается. Я сказал, что очень рад и тоже подгадаю свои дела так, чтобы быть совершенно свободным.
В итоге я отправился в «Де Бюси» — в «Фениксе» в моих вещах рылись, и мне не хотелось там ночевать. Естественно, я не поехал на метро до «Сен-Мишель» — мне пришлось бы проходить мимо гостиницы, отъезд из которой я превратил в незабываемое шоу. Я сошел с поезда на одну станцию раньше, на «Шатле». Отсюда до моего отеля было минут десять-пятнадцать прогулочным шагом. Я шел, раздвигая наэлектризованный воздух, а где-то вдали рокотал гром. Похоже, ночью будет гроза.
Холл «Де Бюси» встретил меня респектабельной прохладой. За стойкой стоял красивый высокий молодой человек в хорошем костюме и с приветливой улыбкой. Портье наверняка было больше, чем один дневной и один ночной, но все они были на одно лицо. Собачка привычно спала в углу дивана, нарушая аристократичную строгость заведения.
Я заказал такси на шесть утра, чтобы встретить Джессику и Бобби, и поднялся к себе.
Мне надо было избавиться от паспорта, засвеченного в отеле «Клюни». В номере, естественно, был датчик дыма, так что самый надежный способ, сожжение, отпадал. Я достал из чемодана швейцарский складной нож, открыл ножницы, изрезал паспорт на маленькие кусочки и в несколько приемов спустил их в унитаз. Потом я включил телевизор, вытянулся на постели и закрыл глаза. Но шансов заснуть не было никаких.
В «Клюни», вероятно, заканчивали работу эксперты. Предметы, до которых я дотрагивался — чашка, ложка, — были сложены в прозрачные пластиковые пакеты. Лоток они вряд ли потащат с собой — это же не орудие убийства. Просто обтрясут его целиком специальным порошком, кисточкой выделят мои отпечатки и снимут их особым скотчем. Портье уже рассказал всё, что знал обо мне, и в понедельник ему, наверное, велено снова прийти в комиссариат для составления моего фоторобота. Бедный малый! Теперь он долго будет ходить по улице, озираясь — я ведь угрожал ему расправой, если он не будет держать язык за зубами. Но фоторобот вряд ли разошлют полиции до второй половины дня в понедельник, так что у меня еще было время.
А вот с отпечатками был полный облом! Мы же переживаем очередную научно-техническую революцию, всё развивается так быстро. Я эти вопросы специально не изучаю, но не исключено, что не сегодня-завтра мои пальчики в электронном виде разошлют всем западным контрразведкам, в том числе ФБР. Так что мое разоблачение — вопрос дней, и мне предстоит выбор между пожизненным заключением в Штатах и возвращением на историческую родину.
Поскольку вопрос этот риторический, мне придется вернуться в Москву. У Конторы теперь уже не те возможности, но если повезет, мне дадут бесплатную двухкомнатную квартиру где-нибудь в Люберцах или в Бутово, пенсию подполковника (я уже года четыре, как произведен в это высокое звание) и, возможно, помогут получить место замначальника службы безопасности в частной фирме какого-нибудь более расторопного из моих коллег. И прощай моя жизнь международного дэнди, любителя изящных искусств, тонкой кухни и экзотических путешествий! Прощай наша квартира на 86-й улице напротив Центрального парка, мои 180 тысяч в год при оплаченных служебных расходах, годовой абонемент в Метрополитен-оперу, членство в десятке престижных клубов и попечительских советов, приглашения на презентации книг, бродвейские премьеры, вернисажи в Гринвич-Виллидж, на обеды, ужины и уик-энды с людьми, от которых зависит если не политика, то экономика самой могущественной страны в мире, и так далее, и тому подобное!