В Париж на выходные
Шрифт:
Странно, мы вели себя как два старинных приятеля. По крайней мере, у меня было такое чувство.
«Джек Дэниэлс» с неповторимым вкусом ореха — отличное средство для снятия стресса. У меня было желание продолжить, раз я с каждой новой порцией только трезвел. Но со всеми этими недосыпами и перипетиями, которые еще далеко не закончились, я боялся, что процесс опьянения вернется в естественное русло. Поэтому я заказал большую чашку кофе со сливками.
Метек, которого тоже час назад чуть не пристрелили, похоже, в стимулирующих или седативных средствах не нуждался. Он заказал себе «перье», достал плоскую
— Теперь к делам менее важным, — заговорил я, поскольку Метек молчал. — В меня-то кто стрелял?
Откуда в меня стреляли, я понял сразу — из тех двух окон четвертого этажа отеля «Бальмораль», которые были прямо напротив моего и которые были постоянно открыты. Как и все живые существа в мире, в котором идет война всех против всех, я считал себя охотником, хотя для кого-то сам был добычей. Так же, как я видел Метека в видоискателе своей смертоносной камеры, моя голова плясала в чужом прицеле. Так же, как я, эти люди отмечали, когда я выходил и когда возвращался. Так же, как и я, они почему-то не выстрелили при первой возможности. Хотя вряд ли по тем же причинам.
— Наши друзья ливийцы, — коротко ответил мой бывший враг.
Ливийцы охотились за контейнером, который сейчас лежал у меня в кармане. Я похолодел: лежал ли?! Лиз! Она оставалась одна в моем номере? Я судорожно зашлепал себя по ляжкам. Вроде бы не оставалась: это она плескалась в душе, а я уже вышел! Я выгнулся на сиденье, чтобы сунуть руку в правый карман брюк. Во рту у меня вдруг стало сухо, как в пещере в центре Сахары. Пригоршня мелочи была на месте, но она вряд ли кого-то заинтересует. Я стал перебирать ее между пальцами и с облегчением обнаружил, что непривычно толстая монетка была на месте. Я всё-таки вытащил мелочь и визуально убедился, что всё было в порядке.
Не знаю, различил ли Метек необычную монетку у меня в руке, но вся эта сцена его явно позабавила.
— Всё в порядке? — с чуть различимой иронией в голосе спросил он. — А то мне есть чем расплатиться за кофе.
Я рассмеялся — с облегчением.
— Ливийцы, говорите? — вернулся я к разговору. — Почему ливийцы?
— А это уж вам лучше знать!
Да, ливийцы охотились за контейнером. Но я почему-то был уверен, что это связано с той историей трехгодичной давности.
— Это не имеет какого-либо отношения к некоему господину Мальцеву?
Метек посмотрел на меня взглядом профессора, которому на экзамене попался смышленый студент. Он ничего не сказал, но я знал, что угадал.
— Кстати, вы не знаете случайно, что с ним стало?
Метек, не торопясь, затянулся своей сигаркой, как бы размышляя, имеет ли он право посвящать меня в детали. Но между нами сегодня был момент истины.
— Я в этой операции напрямую не участвовал. Знаю только, что этот парень оказался предателем. Сдавать ливийцам его, разумеется, не собирались и попытались отправить на родину. Но те оказались проворнее.
— И как его убрали?
— Он взорвался в своей машине. С ним было двое сотрудников его фирмы, в том числе женщина-француженка. Ливийцы не любят оставлять следов.
— Поэтому
Метек кивнул. Глаза его смотрели на табачное облачко, поплывшее над моей головой.
— Я, разумеется, не знаю, как они на вас вышли. Возможно, в связи с делом, которым вы сейчас занимаетесь, возможно, случайно, как вы на меня. Но поскольку вас прикрывают, ливийцев засекли. Я тут был поблизости, и меня попросили прилететь и проследить, чтобы с вами ничего не случилось. К несчастью, я попался вам на глаза тогда на террасе на Елисейских Полях.
Вот те раз! Я постоянно проверялся, а меня, оказывается, пасли и ливийцы, и сотрудники резидентуры. Я быстро прокрутил в голове людей, чье присутствие мне запомнилось. Парочку, которая демонстративно целовалась в засос на стрелке острова Ситэ. Старика профессорского вида, читавшего там газеты рядом с нами. Женщину, толкавшую перед собой инвалидное кресло с девочкой в Музее д’Орсэ в нашу первую встречу с Николаем, и русского в сандалиях и в черных носках — во вторую. Кто из них подстраховывал нас? И ливийцы! Фатима в такси перед «Клюни»? Может быть, она ждала там не Штайнера, а меня? Она ведь не знала, что я засек ее за обедом на теплоходике!
Метек коротко рассмеялся. Но он думал о другом.
— Наши никак не могли взять в толк, зачем вам понадобилось снимать номер в «Фениксе».
Еще бы!
— Ну, вы же им объяснили?
У Метека манера общаться такая. Он говорит в воздух перед собой, а его мечтательный взгляд — взгляд художника, блуждающего в эмпиреях или просто всегда под кайфом, — гуляет где-то под потолком, опускается на облачко дыма от своей сигарки, и снова взмывает вверх. Но в какой-то момент его глаза неожиданно цепляют ваши — и это взгляд очень сосредоточенный, проникающий, мгновенно считывающий вашу информацию и посылающий вам свою. Он посмотрел на меня сейчас именно так.
— Я не стал никого впутывать в наши дела. Вы же вряд ли стали бы их посвящать?
— Нет, конечно. Разница в том, что я в худшем случае получил бы нагоняй. Да и то, как вы понимаете, я у них в ведомости по зарплате не числюсь. А вы рисковали шкурой!
Метек согласно затряс головой: всё так. Я, поколебавшись, добавил:
— Был момент — вчера, когда вы уезжали на такси… В общем, если честно, я тогда не выстрелил только потому, что за вами вслед вышел портье.
Метек только закатил глаза. Намного проще проявлять самообладание, когда опасность уже позади, но он делал это с особым шиком.
— Час назад вам никто не мешал в меня выстрелить — но вы этого не сделали. Так что…
Не знаю, не знаю! Может быть, мне помешала Лиз. В таких ситуациях нужно чувствовать себя машиной, а я из-за нее еще был человеком. Теперь я этого уже никогда не узнаю.
— Хорошо! Наши люди засекли, что мною заинтересовались ливийцы, и вызывают вас. Что дальше?
— Дальше, в первый же вечер теперь уже вы засекаете меня, выслеживаете, где я остановился, и снимаете номер в гостинице напротив. А на следующий день в «Бальмораль» въезжают двое ливийцев. Странное совпадение! Я сразу предложил вас отозвать или, по крайней мере, предупредить. Но вы же знаете наших людей. Стали размышлять, что да как, стали просчитывать варианты… А я пока присматривал за вами, сколько мог.