В парке

Размышляя о женщине, которую арестовали по подозрению в том, что она отравила кастрюлю с соусом карри, приготовленным по случаю общегородского праздника, я зашла на детскую площадку в парке. Парк располагался прямо среди жилых домов, и по слухам здешняя площадка была больше, чем в других районах. Но я на площадках в других районах никогда не была, поэтому не знаю, правда это или нет. От нас сюда пешком двенадцать-тринадцать минут. В нашем микрорайоне тоже есть детская площадка, но она безнадежно оккупирована компанией мамочек-завсегдатаев. Такое ощущение, что у них там все расписано, вплоть до того, кто где сидит, — так что к ним и не сунешься.

А на здешней площадке собираются разные мамочки.

Кто-то живет на соседней улице, а кто-то вроде меня — не сумел вписаться на площадку в своем микрорайоне, вот сюда и ходит. Некоторые приезжают на машине, но таких мало. В разное время суток на площадке играют дети разного возраста. С утра — в основном малыши, которые только научились ходить. Мамы, у которых несколько детей, утром всегда заняты по горло, поэтому приходят в парк уже ближе к полудню. После обеда подтягиваются мамы с детсадовцами. Под вечер на площадке играют младшеклассники — носятся как угорелые. А маленьких детей к этому времени уже уводят. Потому что если школьник собьет какого-нибудь малыша, хлопот потом не оберешься.

Левой рукой я держу за правую руку своего четырехлетнего — только-только исполнилось — сына. Если я хоть немного ослаблю хватку, я сразу же перестану его чувствовать. Сын в этом году начал ходить в младшую группу в нашем районе. В девять утра он уезжает на садиковской подвозке [1], а после обеда возвращается. Я его кормлю и веду на детскую площадку до вечера.

Вчера или позавчера, не помню, одна моя виртуальная приятельница, журналист-фрилансер — мы дружим по имейлу, — спросила меня, о чем разговаривают домохозяйки на детской площадке в парке, мол, она пишет сейчас статью о домохозяйках.

Мне двадцать восемь, я домохозяйка и хожу на детскую площадку со своим четырехлетним сыном чуть ли не каждый день. Я не смогла почти ничего вспомнить из того, о чем я разговариваю в парке с другими домохозяйками. Единственное, что пришло на память, — разговор о том, что бумажные подгузники гораздо дешевле покупать в мелкооптовой аптеке неподалеку от наших многоэтажек, чем в супермаркете на станции.

Площадка овальная, размером с баскетбольное поле, тут есть песочница, качели двух видов и горка. По краю идет живая изгородь из какого-то кустарника с темно-зелеными листьями. В изгороди два входа, возле каждого установлен стенд с плакатом «Просим вас не заходить на площадку с собаками». На плакате нарисована собачья морда, а поверх морды — крест-накрест две красные полосы, как буква «X». Когда я смотрю на этот плакат, то я всегда испытываю дискомфорт. Во-первых, я не понимаю — к чему эта собачья морда, как в комиксе? Если бы просто нарисовали силуэт собаки, было бы гораздо понятнее, но вместо этого почему-то нарисована круглоглазая мультяшная собачка. Выгуливать собак на площадке запрещено, так почему бы так и не написать: «Вход с собаками на площадку запрещен». Так нет же, «просим вас не заходить на площадку…»

Как-то раз я завела об этом разговор с другими мамочками, а они мне говорят: «Да какая тебе разница?» В общем, я решила больше эту тему не обсуждать. Когда слышишь в ответ «да какая тебе разница?», сразу задумываешься: а действительно, какая? Каждую неделю я пять дней подряд прихожу на эту площадку. На площадку в своем микрорайоне я ходить не хочу, машины, чтоб добраться до дальних площадок, у нас нет. А мам, которые бы возили своих детей в парк на электричке, не бывает.

Я как раз заметила в тени деревьев маму мальчика Юдзи. Мама Юдзи живет неподалеку от площадки. Она посмотрела в мою сторону, но не поздоровалась, продолжала болтать с другими мамочками. Именно в этот момент я и вспомнила о женщине, которую арестовали по подозрению в том, что она отравила кастрюлю с соусом карри, приготовленным по случаю общегородского праздника. Скорее

всего, мама Юдзи меня действительно не заметила. Хотя вполне может быть, что она меня заметила, но специально сделала вид, будто не замечает. Вот она стоит с мамой мальчика Тосихару, мамой девочки Мами и еще с одной незнакомой женщиной. Встав кружком, они оживленно о чем-то разговаривают.

Напротив этих четырех — бетонная скамейка. На ней сидят мама маленького Коскэ и мама мальчика Юты. С прошлой недели мама Юты — главный объект сплетен, на площадке только и разговоров, что о ней. На одном сайте знакомств в Интернете среди зарегистрированных пользователей обнаружилась очень похожая на нее женщина. Об этом всем рассказала мама девочки Санаэ. Я узнала адрес того сайта и зашла посмотреть, на фотографиях всех женщин напечатана на глазах специальная черная полоса, поэтому невозможно понять, действительно ли это мама Юты или нет. Хотя, как и говорила мама Санаэ, женщина на фотографии очень похожа. Тот же овал лица, те же нос и губы.

Кажется, все дети играют в песочнице. Песочница расположена в густой тени, и отсюда мне не очень хорошо ее видно, но дети всегда играют в песочнице, так что и сегодня наверняка сидят там со своими лопатками. Сын, которого я продолжаю держать за руку, с безучастным видом заходит вместе со мной в парк.

Вчера мы с мамочками разговаривали о генах. Мама маленького Коскэ сказала, что разные гены, к примеру, ген ожирения или ген лысины, определяют вообще всю жизнь человека; и любовь, и работа, и замужество и судьба — все зависит от генов. Информацию эту она почерпнула из какого-то журнала.

Обычно во время наших разговоров — хотя и не всегда — никто никого особо не слушает. Все отреагировали на простые и понятные слова «ожирение» и «лысина» и начали говорить каждый о своем. Мама маленького Коскэ, похоже, очень внимательно и явно не один раз прочитала статью про гены, чуть ли не наизусть ее выучила. Она рассказала нам про ген романтической влюбленности и про доминантный ген материнской любви. Потом — что есть ген брезгливости, из-за которого некоторые люди не могут в электричке держаться за поручень, потому что за него уже держались другие пассажиры; получается, что у таких людей физиологические гены самые сильные. «Или, скажем, кто-то умеет анекдоты рассказывать, а кто-то не умеет, — сказала мама Коскэ, — это вроде как потому, что чем сильнее у человека ген чуткости, тем больше шансов, что он научится рассказывать анекдоты. Вот мой муж никогда не рассказывает анекдоты и вообще по большей части молчит; так вот, все согласились, что он у меня такой из-за гена молчаливости».

Разговор оживился. Кто-то сказал, что человек передает своему ребенку половину своих генов.

— Мой Юдзи от меня ген разговорчивости не унаследовал, но зато к нему явно перешел от отца ген наплевательства на окружающих, — сказала мама Юдзи.

— А мы с мужем вот вообще ни разу ни о чем таком не заикнулись, а наш вдруг взял и сам захотел играть на пианино. Я вам точно говорю, это потому, что у него есть музыкальный ген; когда он мне сказал, что хочет музыкой заниматься, я вспомнила, что у меня же бабушка, которая еще в Мэйдзи[2] родилась, тоже играла на пианино, — сказала мама Тосихару.

— Еще, — вставила мама маленького Коскэ, — есть ген образцовой матери, который передается только от образцовых матерей. Если с девочкой плохо обращались в детстве, то, когда она вырастет, она тоже будет плохо обращаться со своими детьми. Все так говорят.

— А у Санаэ-тян[3] в полную силу проявился ген феромонов. Посмотрите на нее, — сказала мама Юдзи. И правда, мальчики в песочнице все время крутились вокруг Санаэ-тян, хотели с ней играть.

— Да, — сказала мама Санаэ, — феромоны ведь тоже передаются по наследству через гены.