В Питер вернутся не все
Шрифт:
– Ловите на мелочах? У ментов научились? – Он помахал длинным белым старческим пальцем, от чего пласты дыма, просвеченные утренним солнцем, пришли в движение. – Не выйдет! Перчатки я, мой дорогой Дима, своими глазами видел в кряжинском саквояже. После того, как вы из купе уже ушли. Никола сумку-то не закрыл.
– Ну, орудие убийства еще надо идентифицировать...
Дима не испытывал теперь никаких симпатий к бугаю Николе, однако видел, куда клонит Старообрядцев, и потому возражал ему – хотя бы даже из духа противоречия.
– А разве не доказательство убийства то, что Кряжин
– Ну, меня же он не убил...
– Слава богу, что вы, Дима, умеете за себя постоять! А если б вы не были столь решительны и сильны? Тогда – что? Еще одно убийство? Да головореза надо судить хотя бы за это!
– Тут не в том дело, что он на меня напал, – возразил журналист.
Получалось, правда, что своим аргументом он льет воду на мельницу Аркадия Петровича.
«Хотя кому какое дело! Я ни на чьей стороне не выступаю, а пекусь о правде».
– Тут собака зарыта в том, – продолжил он, – что теперь на ноже остались отпечатки одного только Кряжина. И куча свидетелей может показать, что они на рукоятке появились после того, как артист схватил нож и кинулся на меня... аки лев рыкающий, – хохотнул репортер, снижая пафос своего выступления.
– Да отпечатки – мелочь! – горячо возразил Старообрядцев. – Не в них дело! Главное, что он вас, Дима, хотел убить. Почему? Зачем? Я думаю, потому, что вы много знаете. То есть в процессе своего следствия вы откопали нечто такое, что с головой выдает актеришку.
– Но я пока ничего подобного не нашел.
– Может, вам сейчас так кажется, потому что вы еще не успели осмыслить полученную информацию. Переварить ее. А когда обдумаете то, что узнали, все станет на свои места. Вы еще не понимаете, что выяснили, а он – уже понял... И нападение на вас – несомненное доказательство.
– Разве только косвенное, – опять возразил репортер. – На них обвинение не построишь.
– А если я вам скажу, что видел, как около двух ночи в купе режиссера входил Кряжин?
– Скажете? Или действительно видели?
– И скажу, и видел.
– Хм, серьезное заявление.
– Вот именно. А вы, в свою очередь, заявите – я имею в виду, когда вас в Москве будет допрашивать милиция, – что звездун бросался на вас с ножом. Ведь это же покушение на убийство!
– В уголовном кодексе нет статьи «покушение на убийство».
– Что вы говорите? Как нет?
– Есть «угроза убийством». Статья, м-м, кажется, сто девятнадцатая. Максимальное наказание – до двух лет лишения свободы.
– По-моему, вы что-то путаете. Но даже если и так... Как говаривал товарищ Сталин, был бы человек, а статья найдется. Все видели, как Ныкола на вас кидался с ножом. И все дадут против него показания. Надеюсь, и вы тоже.
– Допустим. И что?
– А если вы подтвердите мои слова, что ночью видели Николу, когда тот входил в купе Прокопенко, – конец ему.
– Но я не видел! Почему вы хотите посадить Кряжина?
– Да потому, что он и есть убийца. Дикий, необузданный характер, не знающий ни границ,
– Если бы у нас за необузданность сажали, – усмехнулся журналист, – сидело б пол-России.
Старый оператор поморщился.
– Не передергивайте, Дима! Когда человек в приступе гнева кидается на другого с кинжалом, легко поверить, что он может из ревности убить сначала своего соперника, а потом – бывшую любовницу. Вы разве не знаете, что раньше Волочковская и Кряжин жили вместе? И любили друг друга? Точнее, он – любил, а она-то, рыба ледяная, спала с тем мужчиной, у кого мошна потуже. Ее-то мне не жалко. Да и Вадима, если разобраться, тоже... Но справедливость есть справедливость. Право слово, одни ваши правильные показания могут многое решить.
– Странно, что вы так пытаетесь посадить актера. И даже подозрительно.
– Ох, вы мне-то только дело не шейте!
– Зачем вам тогда мое лжесвидетельство?
– Неужели вы не понимаете?
– Нет, не понимаю.
– Вы разве не знаете, как сложно бывает доказать на суде, что гражданин такой-то – убийца? Все знают, что он убивал – и судьи знают, и прокурор, и даже адвокаты, а доказать ничего не могут. Вот и выходят отморозки да маньяки на свободу. А тут... Вот представьте, возьмут Кряжина, пусть сначала по легкой статье – за угрозу убийства. Ну и начнут прессовать. Подсадят в камеру к нему кого-нибудь, стукача или уголовника, да начнут допрашивать с пристрастием... А он, как и все актер актерычи, человечек хлипкий. Расколется и выложит: и как убивал Прокопенко, и как Волочковскую, и где улики спрятал. Вы что, не знаете? Милиция всегда с бандитами подобным образом поступает. Берут по нетяжелой статье, а потом надавливают, бандюга начинает «петь» и сам против себя показания дает. Вот и все, убийство раскрыто.
– Но не факт, что Кряжин – убийца.
Оператор засмеялся и снова помахал перед лицом Полуянова узловатым пальцем.
– А вы толстовец, мой дорогой... Бьют по одной щеке, подставь другую, да?
И тут Дима – то ли адреналин после схватки с Николой еще не иссяк, то ли задело помахивание пальцем перед своим лицом, а может, даже понравилось пытаться выбивать признания... Так или иначе, он вдруг схватил Старообрядцева за обшлага курточки и тряхнул.
– Вы что? – оскорбленно воскликнул киношник.
Журналист вплотную приблизился к его лицу и с угрозой прошептал:
– Ты от кого подозрения уводишь? От себя? – И еще раз встряхнул.
– Нет, нет... – пролепетал Старообрядцев.
– А от кого? Кто, на самом деле, убил?
– Кряжин, Кряжин... Я уверен: Кряжин... Пустите меня!
– А если подумать?
Зрачки оператора заметались.
– Я не знаю... правда... отпустите...
Диме вдруг стыдно и противно стало, что он – рафинированный молодой человек, спецкор одной из крупнейших центральных газет – ведет себя, словно провинциальный милицейский сержант. Не его это дело – устанавливать убийцу любой ценой. Он журналист, а не мент или следователь. И ни один даже самый блестящий репортаж, даже целая документальная книга не стоят поступков, за которые потом самому придется краснеть.