В плену Левиафана
Шрифт:
— Сегодня вечером. В баре у Джан-Франко…
— Сегодня вечером, так-так… И уже собираешься куда-то ехать с чужаком?
— Он просто попросил меня показать окрестности.
— Почему именно тебя? Насколько я знаю, весь день он провел с Пьетро Моретти. А ты ведь больше не работаешь на него. Или я что-то путаю?
— Все верно, синьор Пьячентини. Но это не касается тех дел, что он ведет с синьором Моретти…
— Разве?
Любая информация распространяется по К. со скоростью света. Синьора Пьячентини и близко не было в баре. Там не было ни одного из
— Это совсем другая история, — отчаянно закивал Алекс.
— Что за история?
Что-то подсказывало Алексу: о его завтрашнем восхождении к форпосту лучше промолчать. В К. и без того настороженно относятся к чужакам, а уж тем более таким: интересующимся не самыми благополучными страницами его истории. О которых никто не любит вспоминать. Скрыть факт отъезда вряд ли удастся: свидетели их с Лео завтрашнего отъезда обязательно найдутся. И — рано или поздно — о нем узнает синьор Пьячентини, и ему вряд ли понравится, что Алекс не поставил его в известность относительно своих планов. «Речь о доверии, — любит повторять синьор Пьячентини, — мы должны доверять друг другу. Так будет спокойнее — и тебе, и мне. И твоим родителям, перед которыми я несу ответственность».
Родители — неубиваемая карта.
Разговоры о родителях вяжут Алекса по рукам и ногам, заставляют быть откровенным с синьором Пьячентини даже в мелочах, правда, сегодня он кое о чем умолчал. Но первый блин, — вопреки опасениям Алекса, вопреки его вечно горящим щекам, — не вышел комом, а получился вполне съедобным. И синьор Пьячентини проглотил его, не поморщившись. Теперь у Алекса наготове вторая порция, где искусно смешались правда и ложь. Вернее, не ложь — легкая недоговоренность.
— Она касается профессии этого самого Лео.
— Чем же он занимается, таким диковинным?
— Он — метеоролог.
— И что?
— Он собирается поездить по долине. Посмотреть на места, где обычно скапливается туман…
Алекс и сам не ожидал от себя такой прыти в сочинении небылиц. Интересно, он покраснел или нет? Судя по спокойной реакции синьора Пьячентини, не больше, чем обычно.
— Что толку от таких смотрин?
— Не знаю, но назавтра ему понадобился помощник.
— И этот помощник — ты?
— Выходит, что так.
— Это все странно, Алекс. Принимаешь сомнительное предложение от человека, с которым только познакомился… С другой стороны, я тебя понимаю.
— Правда? — вырвалось у Алекса.
— Конечно. Я сам был юным. И понимаю, что сидеть в магазине — не самое веселое времяпровождение для молодого человека.
— Я не жалуюсь, синьор Пьячентини. Я вам очень благодарен.
— Ты хороший парень, Алекс.
— Спасибо. Так я могу поехать с Лео?
— Конечно. С условием, что расскажешь мне потом,
— Обязательно!
…Получив добро от хозяина, Алекс отправился к себе. Всю дорогу он думал о Лео и его идее купить форпост альпийских стрелков на вершине. Уж не безумна ли она? И не лучше ли было отговорить красавчика-метеоролога? Но Алекс и так сделал все, что мог: честно рассказал об убийстве, не утаил ничего из своих скудных знаний. И не его вина, что рассказ не произвел на Лео особого впечатления. Наоборот, подзадорил. Потом мысли Алекса вернулись к тунисским запонкам, потом — к радиоприемнику, потом — снова к Лео.
Если Алекс хорошо себя проявит, они могут стать друзьями, раз уж Лео собрался остаться здесь навсегда. Или хотя бы приятелями, Алекс согласен и на это. Добрые приятели, коротающие вечера за кружкой пива в баре, что может быть лучше? А есть еще кегельбан и автострада где-то далеко внизу: та самая, которая ведет к Больцано. И к Тренто и дальше в Верону и Венецию. Быть может, в один из дней — на исходе лета или в начале осени — они заедут в Верону все втроем: Алекс, Лео и «ламборджини». То-то удивятся родители и Кьяра! Удивятся и посмотрят на Алекса с уважением: скажи мне, кто твой друг, и я скажу — кто ты.
Итогом лихорадочных размышлений Алекса, неожиданно возвысившегося в собственных глазах, стал сон с Лео в главной роли. Правда, это был не совсем Лео, скорее, наспех собранная конструкция, где фрагменты человеческого тела оказались совмещены с деталями «ламборджини», но Алекс точно знал, что этот трансформер — Лео, никто другой. И трансформер мчал Алекса куда-то в глубь странного тоннеля, где тьма чередовалась со светом и то и дело мелькали какие-то надписи на стенах. Но прочесть их Алекс не смог, как ни старался.
В своей последней фазе сон неожиданно перешел в кошмар: в тот самый момент, когда в тоннеле появился синьор Тавиани. Он стоял посередине, на разделительной полосе, в рубашке, что продал ему Алекс. Но темного костюма на старике не было, а были белые ватные штаны, заправленные в ботинки военного образца. Голову синьора Тавиани украшала обтянутая тканью каска с пером, а в руках он сжимал альпеншток.
Синьор Тавиани улыбался Алексу и трансформеру-Лео.
Но не губами (губ на лице старика Алекс не увидел) — красной полосой от фломастера.
Столкновение со стариком было неизбежным, и оно произошло. Синьор Тавиани рассыпался на тысячу мелких кусков, крошечных осколков льда.
Именно на этом месте сон прервался, и Алекс с облегчением обнаружил себя в собственной кровати. Но заснуть снова ему так и не удалось, и, проворочавшись в постели еще полчаса, он включил диск с последними сериями «Комиссара Рекса».
Собаки все же действуют терапевтически.
…Ровно без пятнадцати восемь Алекс подъехал к «Сакро Куоре». Через десять минут из гостиницы вышел Лео. Вчерашний щегольской джемпер сменила не менее щегольская куртка из мягкой кожи, смахивающая на летную. «Aeronautica Militare» — гласила надпись на кармане; логическим продолжением кожаной куртки послужил бы личный самолет спортивного типа. Не пафосный, но с хорошими аэродинамическими характеристиками, что-то вроде «Стилетто» (крейсерская скорость — 205 км/ч, практический потолок — четыре километра, экипаж — два человека).