В плену Левиафана

Платова Виктория Евгеньевна

Или… они уже там оказались?

«Все умерли» еще не означает, что все мертвы.

— «Все умерли» еще не означает, что все мертвы? — медленно произнес Алекс.

— Да, — отозвалась темнота. — Наконец-то ты начинаешь что-то понимать.

— Ничего я не понимаю! К кому это относится? К тебе, ко мне, к Джан-Франко, к собаке?

— И еще к десятку людей.

— Я видел только Джан-Франко. И собаку. И брата Лео, Себастьяна. Но он жив. Был жив, когда я… покинул его. А Лео? Вы ведь были вместе. Что случилось с ним?

— Я не знаю.

Никакое это не чудовище. Никакой не охотник за кукурузными початками. Чудовище обязательно прибегнуло

бы к словесному иезуитству, чтобы запутать Алекса и лишний раз напугать его. Никакое это не чудовище! Это его сестра, Кьяра. Такая же несчастная, как и он сам. Она держит его за руки, чтобы ощущать человеческое тепло. Братское тепло. Она никак не может согреться, она боится света. Бояться чего бы то ни было — не слишком похоже на Кьяру, и в любой другой ситуации Алекс бы только позлорадствовал: и на старуху бывает проруха, вот и тебе пришлось несладко, голубушка! Серийные убийцы, с которыми с таким азартом общалась Кьяра, к моменту общения уже были схвачены и засунуты в клетки. Опасности (по крайней мере физической) они больше не представляли. Другое дело — оказаться в лапах такого убийцы: расправившегося сначала с Джан-Франко, а потом с собакой. И, возможно, с Лео. И с кем-то еще. Кьяре удалось ускользнуть, но изменения, произошедшие в ней, удручают.

— Ладно. Тогда скажи, что случилось с тобой? Уж это ты должна знать!

Ответом ему снова было молчание, и Алекс решил зайти с другого конца.

— Все началось с того дневника? Ты сказала, что расшифровать его невозможно, но ведь ты солгала, да? Что в нем было? Кому он принадлежал?

— Что в нем было? Лживые откровения, запоздалое раскаяние, никчемные мечты.

— Настолько никчемные, что ты вернулась в город, в который поклялась не возвращаться?

— Я вернулась вовсе не из-за дневника.

— Из-за Лео. Ты прикатила сюда потому, что этот дневник как-то связан с Лео.

Эти мысли приходили Алексу еще в комнате с портретами на мягких стенах, он даже выстроил что-то вроде теории, осталось только вспомнить ее. Осталось вспомнить сами портреты (кажется, их было десять или около того; еще десяток людей, как заметила Кьяра). Десять воздушных змеев, парящих над домами в Генуе, Кальяри, Салерно, Виареджо… Десять воздушных змеев против одного поезда, идущего на Каттолику.

Билет на поезд висел на противоположной стене — той, которую Алекс назвал про себя «стеной палачей». Ее украшало лишь одно имя — фельдфебеля Барбагелаты, заочно обвиненного в убийстве альпийских стрелков. Был и еще один обвиняемый — Нанни Марин. Лейтенант берсальеров, нашедший упокоение в пожелтевшем конверте из семейного альбома близнецов. Настолько похожий на Себастьяна и Лео, что речь может идти только о близком, кровном родстве.

— Это был дневник Нанни Марина, так?

Кьяра тихо рассмеялась, и на этот раз Алекса обдало горячим ветром. Он принес с собой песок. Алекс мог бы поклясться, что на зубах у него скрипят песчинки, — ощущение не из приятных. Смех сестры тоже неприятен Алексу, в нем звучит утерянное было превосходство.

— Ты умнее, чем я думала, братец…

Комплимент получился сомнительный, вполне в духе прежней Кьяры. По ее мнению интеллект «братца» превосходил интеллект легко обучаемого морского котика, но не дотягивал до интеллекта дельфина. Теперь Алекс чуть ближе к дельфину, к скрипящим на зубах песчинкам прибавляется шелест маленьких плавников, как будто во рту поселились маленькие беззащитные рыбки. У них есть имена, вот только имен никак не вспомнить! Почему Алексу так важно вспомнить эти чертовы имена? Пока он раздумывал об этом, Кьяра продолжила:

— …но не настолько, чтобы понять —

где правда, а где ложь.

— Правда состоит в том, что Нанни Марин невиновен.

— Он виновен.

— Виновен?

Странно, но это известие Алекс воспринимает так, как воспринял бы его Лео, для которого «ONORE» не просто слово на полуистлевшем плакате времен Второй мировой. Нанни Марин — убийца ни в чем не повинных альпийских стрелков, и мрачная тень этого злодеяния ложится на весь род красавчика-метеоролога. В нем лежат истоки болезни Себастьяна и печальной участи самого Лео, а в том, что она печальна, у Алекса нет никаких сомнений.

Не зря Лео отправил ему радиограмму с мольбой о помощи.

Нанни Марин — убийца. И все старания Лео доказать обратное были напрасными. И все воздушные змеи с вымоченными в крови хвостами, все змеи, которые он запускал и за которыми вынужден был идти, бежать, нестись сломя голову, привели его сюда, к месту преступления, совершенного его прадедом.

Круг замкнулся.

Но почему в центре этого круга оказался Алекс?

Насекомые, без устали копошившиеся в позвоночном столбе, наконец-то притихли, чего не скажешь о маленьких рыбьих плавниках. Рыбешки обжили рот Алекса и чувствуют себя совершенно свободно. И даже что-то нашептывают ему. Странно, ведь рыбы не умеют разговаривать!.. Они и не умеют, оттого и шепот получается невнятным. Его трудно расслышать, но, кажется, Алексу это удалось:

Невиновен, невиновен, невиновен.

— Он не виновен, Кьяра. Ты ошибаешься.

— Нет, — Кьяра всегда была безжалостной. Вот и сейчас она разит Алекса наповал. — Он виновен. Но не в том, в чем его обвинили много лет назад.

— Значит, он не убивал тех парней?

— Он сам — один из этих парней. Такая же жертва, как и все остальные. Хотя… Назвать его жертвой язык не повернется.

Язык Алекса столь же неподвижен — самый настоящий обломок кораллового рифа. Вокруг него и снуют маленькие рыбки, одинаково блестящие, но Алекс в состоянии различить их, он откуда-то знает их имена — Виктория, Себастьян, Тулио, Марко… Виктория — девушка, мысль о которой заставляет сердце Алекса биться чуть сильнее, чем обычно. Себастьян — брат Лео, Тулио… Воздушный змей с самым длинным, самым кровавым хвостом, он до сих пор полощется в мягких небесах из кожзаменителя. А Марко? Кто такой Марко? Этого имени не было на стене! Быть может, это святой Марк покинул развалины монастыря, нарастил плавники и обратился в рыбешку? Он ведь святой, ему подвластны и не такие чудеса! Это объяснение не слишком удовлетворяет Алекса, еще больше ему не нравится существо, появившееся в окрестностях кораллового рифа совсем недавно. Это не маленькая веселая рыбка, а какое-то земноводное.

Амфибия или того хуже — жаба.

— …Он сам вырыл себе могилу. И она оказалась такой глубокой, что в нее поместились еще девять невинных.

— Выходит, Нанни Марин был плохим человеком?

— Разве я сказала, что он был плохим человеком?

— Ну да… Лживые откровения, запоздалое раскаяние, ничтожные мечты… Разве это не характеристика плохиша?

— Это характеристика каждого из нас. Тебя в том числе. Разве не так?

По здравом размышлении Кьяра права. Во всяком случае в том, что касается мечтаний Алекса, их и впрямь можно назвать ничтожными. Прибавка к зарплате, новый плазменный телевизор, в котором комиссар Рекс смотрелся бы еще эффектнее, кожаная куртка, как у Лео. Дорогущий «ламборджини», как у Лео. И чтобы женская половина населения в К. относилась к нему так же, как к Лео. Да и сам Лео — разве Алекс не мечтал стать ему другом?