В плену Левиафана
Шрифт:
— Сейчас она стала еще лучше, — осторожно замечает Алекс. — Самая настоящая красавица!
— Ну-ну… Вышла замуж?
— Нет.
— Так я и знал, — смеется Джан-Франко. — Характер у нее не сахар, вот и засиделась в девках. А почему она никогда не приезжает в К.? Заглянула бы как-нибудь, проведала братца.
— Нет необходимости. Мы видимся и так.
— Передавай ей привет при встрече.
— Конечно.
— А еще спроси ее, помнит ли она о лунных любовниках?
— Лунных
— А тебе и не нужно ничего понимать. Просто передай и все.
— Я передам.
…«Лунные любовники» не произвели на Кьяру никакого впечатления. Она долго не могла понять, о чем идет речь, и даже привет от Джан-Франко не прояснил картину.
— Какой еще Джан-Франко? — наморщила лоб Кьяра.
— Бармен из «Карано».
Они сидели в маленьком летнем кафе, куда Кьяра утащила Алекса, чтобы поболтать о переменах в жизни.
— Погоди, тот толстый прыщавый парень, сын владельца?
— Вообще-то, он давно не толстый. И прыщей у него нет.
— Я за него рада. Только не понимаю, зачем ему понадобилось передавать мне приветы? И эти… «лунные любовники»… Что еще за срань?
— Он сказал, что ты сразу поймешь.
— Так вот, передай ему, что я ни черта не поняла.
— Разве… ты не встречалась с ним когда-то?
— С толстым прыщавым Джан-Франко? Ты надо мной смеешься, да? Откуда такие сведения?.. Это он напел тебе в уши подобную бредятину?
— Не он… Неважно кто. Ладно, проехали.
Наверное, так будет лучше: с ходу проскочить полустанок прошлой жизни — заброшенный и никому не нужный. Все, что там осталось, — одинокая афиша на стене безлюдного, давно не функционирующего вокзальчика.
Ровно это Алекс и представляет сейчас: афишу с рекламой фильма, почему-то — черно-белого. И в героях ему видятся вовсе не шестнадцатилетние Кьяра и Джан-Франко…
Кто?
Кто-то из звезд сороковых годов прошлого века, хотя Алекс не может вспомнить ни одного имени. Но примерно представляет, как они могут выглядеть. Это не относится к лицам — скорее, к одежде и прическам. На одном из любовников (мужчине) — форма альпийского стрелка, что тоже странно. Алекс — не большой любитель военной формы и никогда не изучал ее специально, но почему-то видит ее сейчас во всех подробностях. Вплоть до красного помпона на белом маскировочном подшлемнике. И черного пера, воткнутого в помпон.
В отличие от мужчины, женщину Алексу разглядеть не удалось. И само видение вскорости исчезло: его вспугнула Кьяра.
— …Вам там, видно, совсем нечем заняться в вашей дыре. Вот и сочиняете всякие небылицы. Перетираете события пятнадцатилетней давности, которых и вовсе не было.
Кьяра в своем репертуаре: поливает грязью места, в которых выросла, и никак не может успокоиться. Раньше Алекс никогда не задумывался об истоках этой непреходящей ненависти, ему просто было больно за К. Это —
Непонятно.
— Все то, что ты сказала мне, можешь сказать ему. Джан-Франко. Когда вы встретитесь, — произнес Алекс с грустью в голосе.
— С какой стати? С какой стати я вообще должна с ним встречаться?
— Вообще-то, он брат моей невесты, так что встреча неизбежна.
— Ах, да! — Кьяра наконец-то образумилась и перестала метать громы и молнии. — Ты ведь теперь без пяти минут муж, я и забыла.
— Подозреваю, что ты забыла в тот самый момент, когда тебе сказали об этом.
— Не лезь в бутылку, братишка! Я, конечно, стерва. Но вовсе не такая конченая, как тебе кажется. И родственные чувства…
— Родственные чувства для тебя — пустой звук.
— Это не совсем так, поверь…
Положительно, Алекс не может сердиться на сестру дольше нескольких минут! Иногда и минуты хватает, чтобы сменить гнев на милость. Для этого Кьяре нужно всего лишь рассмеяться и потрепать Алекса по голове. Или — легонько и совсем не больно — щелкнуть по носу. Вот и сейчас она проделывает это, и от обиды не остается следа.
— Я очень тебя люблю, Оцеола!..
Запрещенный приемчик, призванный укрепить власть над братом и опосредованно сообщить, что связь между ними не прерывалась никогда. И Кьяра помнит обо всем, что так или иначе касается Алекса. «Оцеола, вождь сименолов» — любимая книга его детства, несмотря на трагический конец. Оцеола — сосуд для всех существующих добродетелей, настоящий друг и отважный воин. В детстве Алекс частенько воображал себя Оцеолой, и Кьяра даже подсмеивалась над ним. Вот и сейчас она улыбается, но это — нежная улыбка.
— Я тоже люблю тебя, сестренка.
Такими безыскусными признаниями изобилует любая из их нечастых встреч; если сложить их вместе, получится дорога длиной в тысячу километров. Правда, она никуда не ведет; ни Алексу, ни Кьяре еще не предоставлялось случая пожертвовать чем-то личным ради братско-сестринской любви. Напрячь силы, чтобы ее доказать. И слава богу, считает Алекс, пусть таких случаев не предоставляется и дальше.
— Вообще-то, я хотела тебя поздравить. Тебя и твою невесту, пока заочно. Вот, держи.
Еще один «мантровый барабан». Его собрат давно лежит у Алекса в ящике письменного стола.
— Уменьшенная копия тибетских храмовых колес, — сказала Кьяра. — А символы на талисмане — мантра Ом Мани Падме Хум. И «мани» здесь не деньги, нечего улыбаться.
— Я не по поводу «мани». Все это ты мне уже рассказывала.
— Да?
— Ты подарила мне точно такой же талисман. Не помнишь?
— Ммм… Помню, конечно. Даже лучше, что они одинаковые. Муж и жена — одна сатана, как говорится. И вообще… Теперь все ваши желания исполнятся вдвое быстрее.