В плену орбиты

Кэйдин Мартин

опыта. Их опасения могло развеять или усилить только более продолжительное пребывание человека в космосе. Дело дошло до того, что один обеспокоенный всем происходившим научный работник даже направился в Вашингтон и заявил представителям НАСА, что у них нет выбора. Одних только медицинских проблем достаточно, чтобы запуск "Меркурия-Атласа-10" вновь получил право на осуществление. Ведь если какие-либо серьезные проблемы возникнут уже в ходе работ по программе "Джемини", запуск капсул "Джемини" может надолго задержаться, и конечному плану

высадки "Аполлона" на Луну грозят мучительные проволочки.

Стоит ли доводить до этого - ведь конгресс может поднять такую шумиху, что вся затея с "Аполлоном", которая к тому времени проглотит уже не один миллиард долларов,полетит в мусорную корзину.

Выслушав эти доводы, руководство НАСА призадумалось всерьез - может, действительно следует воскресить программу "Меркурий"?

Тем временем нажим продолжался - несильный, но настойчивый. В самом деле, ждать запусков "Джемини", оставив без ответа эти, возможно, решающе важные вопросы, было попросту безрассудно. Это означало бы, что пилотируемые полеты "второго поколения" будут скованы теми ничтожными познаниями в области космической биологии, которые получены в ходе четырех непродолжительных полетов по программе "Меркурий". А ведь программа "Джемини" должна стремительно прорваться в новые, неизведанные области, как это с величайшим мастерством делают русские.

В конце тысяча девятьсот шестьдесят третьего года русские запустили первый беспилотный аппарат типа "Полет". Новый маневрирующий аппарат явился угрожающим предвестником будущего. После вывода на орбиту по команде с Земли он увеличил высоту полета более чем на восемьсот километров, затем изменил плоскость орбиты и продолжал полет под другим углом к экватору. Запуски спутников типа "Космос" и "Полет", последовавшие один за другим, наглядно продемонстрировали колоссальные возможности Советского Союза.

До первого полета капсулы "Джемини" оставалось еще десять месяцев, а русские корабли уже парили в космосе.

Стены залов заседаний конгресса сотрясались от уничтожающей критики в адрес американской программы космических полетов.

В штабе НАСА, Мэриленд-Авеню, 400, в Вашингтоне по ночам горел свет. Что-то должно было произойти - и скоро.

ГЛАВА V

– И пусть никто не занимает телефонную линию! Кто бы там ни просил - не соединять. Чтобы линия была свободна, когда мне понадобится! Ясно?

– Так точно, товарищ генерал. Понял.

– Хорошо! Да, новых сообщений из московского вычислительного центра нет?

– Пока нет, товарищ генерал. Ожидаем с минуты на минуту. Они говорят, что... виноват, товарищ генерал... академик Огородников хочет говорить с вами.

– Что же вы?.. Давайте его сейчас же!

– Генерал Карпенко?

– Я у телефона. Какие новости?

– Все, как мы предполагали. Мы угадали с самого начала. Американский космонавт попал в серьезную переделку.

– Тормозные двигатели?

– Да, товарищ Карпенко. Тормозные ракеты капсулы

должны были включиться точно над северо-восточным побережьем Новой Гвинеи. В этот момент космонавт завершал сорок седьмой виток...

– Это все я знаю.

– Потерпите, генерал. Мы хотим убедиться в том, что сведения, которые мы вам сообщаем, совершенно точны.

– Простите, Николай Трифонович. Прошу вас, продолжайте.

– Мы не прекращали изучения параметров орбиты. Американская капсула пробудет в космосе, считая с момента выхода на орбиту у Бермудских островов, приблизительно шесть суток и восемь часов. Затем на нее начнет воздействовать сопротивление верхних слоев атмосферы, и она замедлит движение.

– Шесть суток и восемь часов... Вы сказали - приблизительно. Нельзя ли поточнее?

– Невозможно. Есть факторы, нам неизвестные -кое-что мы еще не знаем. Но они не столь существенны. Наши расчеты довольно точны, генерал. Атмосфера, как вы знаете, никогда не находится в покое-она то вздымается, то опускается, как диафрагма. До некоторой степени это зависит от солнечной активности. Но в худшем случае мы ошибаемся не более чем на один-два витка.

– А сколько еще продержится космонавт?

– Об этом мы ничего определенного сказать не можем, генерал. Большую часть сведений об искусственной среде в капсуле мы почерпнули из сообщений американцев. Правда, космонавт может уменьшить давление в кабине, а то и вовсе перекрыть подачу кислорода туда и оставить под давлением только скафандр. Однако очень сильно снижать давление нельзя - упадет насыщение артериальной крови кислородом. Впрочем, кое-какие выводы мы все же сделали.

– И?..

– По нашим расчетам, кислород у него кончится примерно за шесть-двенадцать часов до начала возвращения капсулы в атмосферу.

– Значит, никакой надежды на спасение космонавта нет?

– Никакой, генерал. Во всяком случае, судя по тому, что нам известно.

– Гм... Скажите, Николай Трифонович, с данного момента, с этой самой минуты - через сколько часов этот американец... Пруэтт... останется без кислорода?

– Приблизительно через сорок два часа. А в чем дело, генерал? Разве это имеет значение?

– Еще какое! Огромное! Благодарю вас, Николай Трифонович, вы отлично поработали. Спасибо, спасибо!

Генерал Карпенко, доктор технических наук, специалист по артиллерии, заслуженный летчик, член-корреспондент Академии наук, круто повернулся и поспешно направился в радиоузел. Часовой у двери вытянулся; генерал прошел прямо к оператору у коммутатора.

– Вызовите мне Байконур, Ваничева! Быстро!

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Двадцать шесть секунд спустя:

– Ваничев?

– Да,товарищ генерал.

– Слушайте внимательно. Академия подтвердила наши предположения. Дальше кислорода у космонавта остается всего на сорок два часа. Хватит нам времени выполнить наш план?