В плену орбиты
Шрифт:
Не раз ходил он к дальнему концу одной облюбованной им взлетной полосы. Там сбоку был маркер. Иногда он осторожно клал руку на этот сигнальный знак и осторожно гладил по его поверхности. И тогда он представлял себе: вот серебряный моноплан бежит по траве все быстрее и быстрее, набирает скорость, подпрыгивает, пока хвост не оторвется от земли, и, наконец, взлетает. Разинув рот, он слушал ветеранов, которые вспоминали великое мгновение, когда Линдберг открыл дроссель на своем "Райяне" и отправился в сказочный полет к славе.
"С этой самой взлетной полосы, с этого самого места!"-думал Дик, вспыхивая
Но сам он больше не летал. Его друг с дребезжащим старым самолетом куда-то переехал, и Пруэтту остались только запахи, ревущие моторы да ветер, швыряющий пыль в лицо. Он просто стоял у ангаров и смотрел. Однажды какой-то летчик выкатывал из ангара блестящий новенький "Ласком". Ему требовалась помощь, а поблизости никого не было. Заметив Пруэтта, летчик подозвал его:
– Эй, мальчик! А ну-ка помоги! Живо!
Пруэтт рванулся к маленькому двухместному самолету с такой поспешностью, что даже споткнулся. Он обежал правое крыло и, схватившись за стойку, стал толкать. Красивая машина легко катилась по траве.
– Спасибо, - сказал летчик и пошел в диспетчерскую.
Когда он вернулся, Пруэтт стоял на ящике у носа машины и полировал его своим носовым платком. Он уже вытер стекло фонаря кабины и трудился над боковыми стеклами. Некоторое время летчик молча наблюдал.
– Хочешь прокатиться, сынок?
– спросил он. Широкая улыбка Пруэтта сказала ему все.
– Ладно, тогда залезай.
Мальчик глубоко вздохнул, чтобы впитать в себя запах "Ласкома". Это был новый самолет, чистенький и сверкающий. Два сиденья бок о бок, приборная доска поразили Пруэтта своим великолепием, и он очень осторожно погладил пальцами ручку управления, которая была у его кресла.
Двадцать минут спустя они уже поднялись на тысячу восемьсот метров и лениво плыли над белыми клубочками облаков. Пруэтт молчал и не спускал глаз с пилота, стараясь не пропустить ни одного его движения. Он не поверил своим ушам, когда летчик повернулся к нему и сказал:
– Хочешь попробовать управлять сам?
– Еще бы!
Летчик рассмеялся.
– Ладно. Но помни: самолет очень чуткий и слушается малейшего движения ручки.
Когда мальчик сомкнул пальцы вокруг ручки, они слегка дрожали. Летчик улыбнулся ему и поднял руки вверх, показывая, что передает управление самолетом. Пруэтт с трудом сглотнул ком в горле - страшно было поверить, что он по-настоящему, сам ведет самолет.
Впрочем, он пока еще не вел самолет, он его дергал.
А с такими самолетами надо обращаться нежно: скажи шепотом, чего ты хочешь, и серебристая машина покорно выполнит твое желание. Через десять минут летчик снова взял управление на себя.
Он приземлился в Ист-Хэмптоне, в глубине ЛонгАйленда.
– Я скоро вернусь, - сказал он.
– Покарауль самолет, чтобы тут никто не набезобразничал.
Через час летчик вернулся, и они вырулили на конец взлетной полосы.
– Возьмись легонько за ручку и поставь ноги на педали, - приказал летчик.Ну, теперь ты будешь вместе со мной вести самолет и поймешь, в чем тут секрет.
Пруэтт кивнул. "Ласком", слегка подпрыгивая, помчался по полосе. Пруэтт едва ощутил, как ручка чуть подалась к
Они были в пятидесяти километрах от Рузвельт-Филда, когда летчик велел Пруэтту проверить, крепко ли затянут привязной ремень.
– Ты когда-нибудь пробовал высший пилотаж, сынок?
– Нет... нет, сэр, никогда.
– Ладно, держись покрепче. И скажешь мне сразу, если тебя станет сильно мутить.
Небо исчезло. Там, где прежде было небо, Пруэтт увидел вертикальную линию и вдруг понял, что это и есть край земли, что горизонт теперь стал дыбом. Но "Ласком" продолжал переворачиваться, как бы катясь по стенке внутри невидимой бочки, и вот уже земля наверху, а небо внизу. Мальчик едва успел перевести дух, как самолет ринулся вниз. А когда нос стал задираться все выше и выше, Пруэтта легонько толкнуло к спинке сиденья и начало прижимать к ней все сильнее и сильнее. Потом горизонт снова исчез, и мотор самолета, перешедшего в пике, взревел. Но вот нос опять стал подниматься выше и выше; мотор натужно ревел, преодолевая нагрузку. Солнце ударило в глаза, и Пруэтт понял, что лежит на спине, а "Ласком" описывает в небе великолепную мертвую петлю.
Было еще много других фигур, и глаза Пруэтта сияли от восторга, когда серебристый самолет прошелестел по траве Рузвельт-Филда.
После этого умопомрачительного полета мальчик уже не знал удержу. Он бредил полетами во сне и наяву и своими длительными отлучками из дому доводил родителей до отчаяния. Он натащил в дом груды книг из библиотеки и зачитывался ими далеко за полночь. Тут были и книги о приключениях и трагедиях, случавшихся с летчиками, и серьезные труды по аэродинамике. Он окунулся в мир полетов, как в веселую игру, и это чувство стало медленно ослабевать лишь после того, как он налетал уже немало часов. Игра постепенно становилась профессией.
Всю вторую половину дня после школы он работал.
Он старался не тратить денег, копил, подрабатывал не только после уроков, но и по субботним вечерам. Почти каждое воскресенье он проводил на аэродроме и там тоже брался за любую работу. Плату он требовал только одну - полетать; даже пятнадцать минут в воздухе значили для него много.
Когда ему исполнилось шестнадцать, в его книжке было записано уже девяносто летных часов, и он мчался домой так, будто его несли крылья. Именно в этот день он самостоятельно поднялся в воздух, а ведь у каждого летчика бывает только один первый самостоятельный вылет.
Когда началась война, снабжение бензином почти полностью прекратилось. Но теперь Пруэтт знал все ходы и выходы и постарался завязать дружбу с несколькими летчиками из гражданской службы воздушного патрулирования. Они патрулировали воды у Атлантического побережья с целью обнаружения подводных лодок противника. Это были отчаянно смелые и, по мнению многих, совершенно нелепые полеты. Некоторые летчики прикрепляли самодельные скобы к брюху самолета и к этому "последнему слову техники" подвешивали двадцатикилограммовые бомбы. В лучшем случае это было рискованно: маленькие самолеты при взлете и посадке тряслись и подпрыгивали, да и что мог поделать с подводной лодкой человек на обтянутой парусиной этажерке, если бы он даже и обнаружил ее в надводном положении?