В плену у призраков
Шрифт:
— Ты должна прекратить, ты... Я не вижу тебя, мамочка... — Голос на полуслове изменился и теперь принадлежал ребенку — непонятно, девочке или мальчику. Бротски раскачивалась в своем кресле. — Приди и отыщи меня, мамочка, не оставляй меня здесь...
— Это мое дитя... — раздался чей-то плачущий, всхлипывающий голос.
— Да она же пытается одурачить вас! — воскликнул Эш, указывая на женщину в черном.
— Мы счастливы, мы счастливы... — послышался другой, уже не похожий на детский, голос.
И снова голос ребенка:
— Я хочу вернуться домой, в свою комнату...
Вслед за ним зазвучал
— Я не вижу вас, я не вижу всех вас...
Потом голоса смешались, зазвучали все вместе, перебивая друг друга, словно кто-то настежь раскрыл невидимую дверь, — их было много, очень много, громких, доходящих почти до крика, тихих, едва слышных, выразительных и монотонных, — слова лились, сталкивались Друг с другом, накладывались одно на другое, различить их было почти невозможно, бессмысленная какофония звуков оглушала, превращалась в однообразный ропот...
...мой брат проводит Рождество без меня боли больше нет я никого не вижу почему бы не рассказать Марте пожалуйста перестань если ты заглянешь под ковер на лестнице какой год мамочка приди и забери меня не слушай ее мы никогда тебя не забудем в этом мире я счастлив здесь нет грустные мысли когда наконец Дэвид так много все эти люди причинят тебе зло мамочка пожалуйста я жду тебя я буду ждать тебя там если есть Бог не плачь больше будь счастлива когда-нибудь прекрати это прекрати это прекрати это...
Последние слова прозвучали всеобщим криком.
Эдит резко дернулась и открыла глаза. Приподняв голову, она взглянула на освещаемое лучом света место. Она чувствовала, реально ощущала, что на лице ее высыхает кровь.
Та, которая выдавала себя за медиума, безуспешно пыталась встать со своего кресла. Спина ее изогнулась дугой, она с такой силой отталкивалась от подлокотников, что суставы напряглись и побелели. Глаза ее едва не выкатывались наружу, белки их были отчетливо видны, рот широко раскрылся, и губы напряглись, став вдруг совершенно тонкими. Щеки ввалились так сильно, что даже в луче света на ее лице проступили слабые тени.
Изо рта ее показалось облачко пара, какое возникает при дыхании на морозе, однако Эдит и прежде, правда в очень редких случаях, приходилось видеть, как из отверстий на лице медиумов вылетает эктоплазма — физическое воплощение астральных тел. Она была уверена, что и сейчас наблюдает именно это, но поначалу поток так слаб, что не принимает пока определенные формы.
По-прежнему были слышны перебивающие друг друга голоса, но теперь намного тише, слабее, превращаясь в едва различимые мольбы. Звуки вырывались вместе с паром из открытого рта женщины, хотя ни язык, ни губы ее при этом не шевелились.
— Прекрати, прекрати, прекрати...
Слабое облачко пара исчезло, рассеялось, но по лицу ее скользили тени, странная игра света едва заметно изменяла черты лица — другой становилась форма скул, тяжелела нижняя челюсть, густели брови — лицо постоянно менялось, принимало различные формы, однако все это было лишь игрой теней в неподвижном луче света.
Приглашенные на сеанс люди, до этой минуты слепо поклонявшиеся своему кумиру, не в силах были больше сдерживать свой ужас. Раздавались испуганные крики, постепенно превращавшиеся в тревожный гул голосов, перекрывавший
Молодая женщина, та, которой показалось, что она слышит зов своего умершего ребенка, попыталась пробраться поближе к “медиуму”, но в это время все остальные в страхе бросились к выходу, и она, сбитая с ног, вновь рухнула на стул.
Две женщины, хныча и скуля, как испуганные дети, промчались мимо Эша, оттолкнув его в сторону, стремясь поскорее выбраться из этого кошмара. Следом за ними толпой бросились к выходу все остальные, они толкали и отпихивали друг друга, каждый хотел побыстрее оказаться у двери. Несмотря на то, что вид сидящей в кресле женщины в черном был весьма впечатляющим и малоприятным, Эш не мог понять причины их ужаса. Судя по всему, они догадывались, что она стала жертвой приступа какой-то странной болезни, что каким-то образом эта женщина (теперь, несмотря на весь свой скептицизм и нежелание признавать ее способность к ясновидению, он вынужден был все же признать, что она действительно экстрасенс) мысленно передавала окружающим собственный ужас — казалось, вся атмосфера вокруг была пропитана страхом, который, словно заразная болезнь, быстро распространялся и заражал всех, кто был в помещении, включая и самого Эша. Не сознавай он всей абсурдности подобного предположения и всего происходящего вокруг, он тоже бросился бы сейчас к выходу. Стоит ли удивляться, подумал он, что эти люди с таким благоговением относятся к этой женщине.
Почувствовав, что кто-то тронул его за руку, Дэвид буквально подскочил на месте.
— Дэвид, она в страшной опасности, — сказала ему Эдит Фипс.
Он с облегчением вздохнул, увидев, что Эдит уже оправилась после своего обморока и что она, в отличие от остальных, не паникует.
— Это самовнушение, — сказал он. — Я уже видел примеры подобной истерии прежде.
Эдит посмотрела на него, как на сумасшедшего.
— Нет, это нечто совсем иного рода. Мы должны помочь ей, пока еще не поздно. Нам необходимо вывести ее из транса.
Толпа вокруг них значительно поредела, большинство участников сеанса сгрудились возле двери, торопясь как можно скорее выбраться отсюда. Эдит и Эту хорошо видна была сидевшая в кресле женщина.
— О Господи! — выдохнула едва слышно Эдит.
Те немногие, кто не бросился к выходу и еще оставались в зале, включая двух помощников Бротски, буквально застыли на месте, словно загипнотизированные представшим перед их глазами зрелищем. Кто-то застонал. В следующую секунду послышался грохот — кто-то рухнул на пол.
Ибо лицо Эльзы Бротски в этот момент не имело ничего общего с ее обычным обликом.
Плоть вздулась и сделалась неровной. Кожа покрылась морщинами и складками, а кое-где на ней появились участки, где она была гладкой и тонкой, почти прозрачной. Подобную трансформацию уже невозможно было принять за игру света и тени — происшедшие изменения слишком бросались в глаза. Создавалось впечатление, что под этой кожей скрывается великое множество лиц, каждое из которых стремится заявить о себе, вырваться на поверхность, до предела растягивая поверхность кожи. Зрелище, столь же невероятное, сколь и ужасное, было тем не менее завораживающим.