В плену вожделения
Шрифт:
– Ты любишь меня? – спросила она.
– Конечно, люблю, Ева.
Она обняла Глеба, чувствуя облегчение. Она питалась этими словами, как антидепрессантами. Просто слышала, что кто-то ее любит, и успокаивалась. Ей было плевать, правда это или нет. Пусть словесная любовь и не грела, зато придавала стимула жить.
Ева отстранилась на долю секунды, а после сразу же обвила его руками, снова впиваясь в губы. Она целовала его, ощущая примитивность, обыденность, бесстрастие, но так жадно, будто его губы – целая Вселенная. Их перенасыщение друг другом вдавливало в кровать, напоминая о давно
Глеб с нежностью прошелся кончиками пальцев по ее плечам, стягивая лямки обычной майки. Он покрыл шею Евы влажными поцелуями, призывая миллиарды мурашек струиться по ее телу. Она рывком затащила его на кровать, взмывая на него сверху. Глеб был податлив ее страстности. Он даже в постели отдавал Еве привилегию в виде авторитета, держащего его в малозаметном коконе. Когда Ева окончательно сбросила с себя всю одежду, сидя на Глебе, она принялась раздевать его. Парень наслаждался ее раскованностью, которая была подарена только ему одному. Он был полным правообладателем этого обнаженного женского тела, не веря, что оно может оказаться в руках другого. Глеб никогда не сомневался в ее верности, как и не строил подозрений на то, что на нее кто-нибудь посмотрит.
Когда их тела слились воедино, Ева взяла Глеба за горло, глядя на него сверху. Она наслаждалась его сбитым дыханием, ощущая в руках линию жизни, которую с легкостью можно перерезать. Удушье, подаренное ему, было обычным сведением счетов. Резкий толчок Глеба в ее нутро, заставил Еву отпустить его горло. Она упала, примыкая к его уху, подарив свой приглушенный стон.
– Ты самая лучшая, – прошептал Глеб, нежно гладя ее по голове. – Хочу, чтобы мы всегда были вместе.
Услышав эти слова, Ева прикрыла глаза. Он часто говорил ей их во время секса, даря невидимые крылья. Каждый раз, слыша его надежды на будущее, в ней просыпалось чувство вины. Она боялась провести всю оставшуюся жизнь с Глебом так же, как и боялась уйти. Она любила его, несмотря на избыток трудностей, отсутствие понимания, внимания и своих проблем, провокатором которых был он. Но разве можно любить человека, который приносит в твою жизнь только страдания?
Глеб положил Еву на спину, не выходя из ее тела. Его рука потянулась к ее промежности, доводя девушку до получения определенной дозы удовлетворения. Он не позволял себе оставить ее без экстаза. Их секс был блестящим всегда. Правда, даже он не давал Еве почувствовать себя живой. Она всегда говорила, что после заката наступит рассвет, который сможет помочь нормализовать свой внутренний мир. Но эта фраза работала и в другую сторону. Она готовилась только к закату и знала, что он наступит, как только слияние двух тел примет окончание.
Глеб вышел из нее, когда стоны обоих стихли. Он пошел в душ, а Ева встала с кровати, накидывая на свое обнаженное тело белый махровый
– Посмотрим фильм? – спросила она.
– Давай.
Они легли на кровать, выбрав любовный боевик, поощряя желания каждого. На моменте, где главный герой стреляет в незнакомца, чтобы спасти свою любимую, Ева в шутку спросила:
– А ты бы смог за меня убить? – она улыбнулась.
– Зачем мне кого-то убивать? – Глеб рассмеялся. – Чтобы меня посадили?
– Ну, – она задумалась. – Чтобы не дать мне погибнуть.
– Нет, Ева. Я бы не убивал никого за тебя. Это полный бред.
Этот вопрос не был чем-то особенным или с подковыркой. Она просто спросила, ожидая услышать положительный ответ, чтобы на секунду представить себя главной героиней фильма. Но слова Глеба снова спустили ее на землю, давая понять, что ее жизнь не имеет для него смысла. В случае поражения или досадливых проблем ей придется самой себя спасать. Обычный ответ на вопрос, даже если он был рациональным, снова полоснул Еву по сердцу.
Когда фильм закончился, Глеб уселся играть в приставку. А Ева направилась на кухню. Открыв холодильник, она достала колбасу и сделала себе бутерброды. Быстро перекусив, она взяла тарелку и положила ее в раковину, как увидела полный бокал вина, стоявший неподалеку от чайника. Снова искушение. И снова она не видела ему препятствий. Взяв бокал в руки, она осушила его. Терпкий вкус обволок полость рта. И Ева усмехнулась, осознавая, что даже это вкус стал родней, чем человек, с которым она прожила почти всю свою осознанную жизнь.
Мирон сидел в своем кабинете, просматривая социальные сети Евы. Ему даже пришлось создать свою собственную страничку, чтобы просто на нее взглянуть, ведь сам он не сидел на подобных сайтах. Фамилия Мирона и так красовалась во всех газетах, и давать людям еще больше информации о себе он не желал. На всех фотографиях Ева выглядела счастливо и без одного намека на потерю рассудка. Не было фотографий с тусовок или с казино. Она будто шифровалась, не выдавая свою личность, показывая себя совершенно в другом свете: милой, доброй, но с каплей стервозности, которую невозможно было спрятать. Наткнувшись на пост с Варей, Мирон перешел на ее страничку. Варвара Терентьева, двадцать один год. Он смотрел ее фотографии, непроизвольно насмехаясь. Она выглядела добротно, показывая сучий взгляд, который отсутствовал в реальной жизни. Такие возвышающие эмоции, будто она повелитель этого мира, явно присутствовали не ей. Эта девушка наглядно копировала Еву Боровскую. Смешно, когда люди притворяются теми, с кем сходство совершенно неуместно. В Варе не было отваги или тяги к безумству. Эти качества были ее потаенными желаниями, которые она давила напоказ, в то время как Ева, напротив, пыталась их избегать.
Конец ознакомительного фрагмента.