В плену Времени
Шрифт:
— Ну…. Я — могущественное существо. Ты постоянно забываешь об этом, — небрежно отмахнулась фигура…
— А-а-а-а, точно! Ты знаешь все! — спохватилась я. — Все мысли и чувства.
— Верно, — слишком спокойный голос Времени, лишенный всех эмоций. — Я вижу, что ты боишься, а это нормально для смертных. Ты опасаешься за здоровье Николы Миллера — у тебя доброе сердце. В твоем сердце живет любовь к Дэниэлю Баринскому. А это, между прочим, уже большая ошибка.
— Хватит, — перебила я, мечтая скрыться от пронзительного взгляда столь могущественной сущности.
У
Внезапно Время криво улыбнулось и примирительным тоном пробурчало:
— Ты должна понять, что твоим чувствам тут не место. И Дэниэль Баринский не должен был тебя любить… Он вообще никого не должен был любить…
— Но они есть, и я ничего не могу с этим поделать, — воскликнула я, пытаясь унять дрожь в пальцах.
Тонкие губы Времени скривились в презрительной гримасе, но его ровный голос был холоден, как мартовские воды реки:
— Этим вы, смертные, слабы и уязвимы, ибо чувства — это всегда слабость.
— Я не считаю, что любовь это слабость! — возразила я, устало прикрывая глаза. — Это величайший полет двух душ. Это блаженство и ужасная боль, когда твоя половинка не рядом…
— Забавно, но теория половинок действительно действует. Уж мне точно знать, — гордо отозвался стальной нечеловеческий голос.
Порыв невидимого ветра и Время уже сидит рядом со мной, поджав под себя ноги. Синий балахон, расшитый золотистыми нитями, стекает на белоснежное облако, худые плечики обливают серебристые длинные волосы, а темно-серые глаза серьезно смотрят вдаль. Воцарилось долгое молчание, когда каждый из нас думал о своем. Казалось, что мы два закадычных друга, которым приятно не только поговорить, но и помолчать. Подобные посиделки были у нас в ходу лишь последнюю неделю, когда папеньке Габриэль стало хуже, а я не спала, сутками обхаживая больного с дочерней привязанностью. Но вот когда мне удавалось уснуть, то непременно попадала сюда, в компанию заскучавшего Времени. Мучения лишь продолжались в плане просмотра сцен на галечном пляже, остальные же вопросы на тему Часов прекратились. Могущественная сущность сменила тактику допроса на тягостное молчание, но в этот раз жестоко просчиталось.
В данный момент вовсе не хотелось говорить, а Время напряженно всматривалось во что-то видимое лишь только этим серым глазам. Внезапно идеальное лицо перекосила гримаса страшного удивления, затем лицо моментально сгладилось, а тяжелый взгляд воровато пробежался по моему лицу. Это Время пыталось понять — видала я что-то или нет. Пришлось сделать вид, что не видала.
— Так, что там насчет Габриэль Миллер?! — нетерпеливо напомнила фигура, резко меняя тему для разговора. — Тебе надобно найти эту девушку.
Я небрежно пожала плечами и отозвалась:
— Марфа знает, где настоящая графиня. Давно хочу ее найти.
— Значит, найди, Эля, — практически дружеским тоном советует мне Время, растворяясь в воздухе подобно Чеширскому коту.
В этот же момент, как болото меня затягивает облако подо мной, и я уже привычно лечу вниз, словно на горках в аквапарке.
Судорожный вздох и мое тело пружинисто подскочило на мягкой перине кровати. В спальне было
Окна в доме лакеи держали полуоткрытыми, чтобы последние теплые деньки бабьего лета согревали прохладный воздух внутри больших комнат, и все это благодаря скарлатине графа Миллера. Молодой щеголеватый и нынче модный врач Скворцов Игнатий Палыч, поддаваясь последним на то время нововведениям в области медицины, велел тщательно проветривать дом, дабы зараза не смогла передаться к другим домочадцам. Правда это было введено лишь только после того, как следом за папенькой слегли мадам Элен и Сесиль. Я же, имеющая иммунитет благодаря прививкам, сделанным мне еще в моем далеком детстве, ухаживала за больными с помощью Марфы и Милы. Врач Скворцов просто восхищался моим удивительным, по тем меркам, здоровьем и даже несколько раз порывался пригласить меня на свидание. Тяжкое состояние больных давало мне право тактично отказаться от предложенных встреч. Теперь я ходила, словно бесплотная фигура в поношенном льняном платье серого или бежевого цвета и это даже было не для того, чтобы отвадить неожиданного ухажера, а все из-за того, что сил и времени на себя у меня совершенно не было.
Впервые за последнее время утро выдалось приятным. Я сладко потянулась, откинувшись на подушки, и ленивым движением позвонила в небольшой серебряный колокольчик. Спустя некоторое время в комнату скользнула Мила, больше похожая на тень, нежели на живого человека. Она была в форменном черном платье, юбка которого была в складочку и в белом передничке. Эта хрупкая фигурка напоминала мне школьницу в школьной форме из моего детства. Для полноты картины не хватало двух больших белых бантов, белых гольфов и портфеля в руках. Знала бы Мила то, о чем я думаю, то непременно бы удивилась. Мои губы растянулись в слабой улыбке.
— Доброе утро, Габриэль Николавна, — как можно бодрее отозвалась она и с напускным энтузиазмом подошла к окну и отдернула плотные портьеры. — Как спалось?
Золотистое сентябрьское солнце широким потоком залило спальню, освящая мрачные светло-сиреневые обои в синий цветочек и темный пыльный полог, собранный на столбиках кровати красивыми складками. Я невольно прикрыла ресницами глаза, поморщилась от яркого дневного света и с большим опозданием осознала, что после бессонной ночи проспала практически до самого обеда.
— Отлично, Мила, — ответила я и впервые за весь прошедший месяц улыбнулась по-настоящему. — Спасибо.
— Одеваться изволите, барышня? — горничная уже с готовностью стояла возле дверей гардеробной, примыкающей к основной спальне.
Я спустила ноги с кровати, и мои пальцы коснулись короткого ворса темного ковра. Мне внезапно вспомнился сон, ведь ощущения были примерно такими же. Впервые за долгий месяц во мне поселилась надежда на то, что я наконец-то выберусь из этого мрачного болота, и все пойдет так, как должно быть. Мое тело вновь наполняли свежие силы, и я почувствовала себя по-настоящему отдохнувшей.