В подарок малышам

Попов Борис Владимирович

— Здравствуйте, — пробормотал Тоник, слетев с завалинки. — Мне Лильку… то есть Лилю.

Человек в голубых подтяжках поднял руки на уровень плеч, несколько раз согнул их и наконец ответил:

— Уехала Лилька. Ночью за ней мамаша приезжала.

— Ага, — сказал Тоник. — Ладно… До свиданья…

За калиткой он сунул руки в карманы и побрел к кинотеатру. В кармане лежали два билета. Один можно было отдать Тимке или Петьке. Но Тонику никому не хотелось отдавать этот билет.

Он шел, опустив голову, и смотрел, как пляшут на тротуаре

тени тополиных листьев. Что-то сверкнуло у края тротуара. Тоник остановился. Он увидел подкову. Ту самую. Он узнал ее.

Тоник присел на корточки, положил холодную подкову на ладонь. Но ведь она была простым куском железа и ничего не могла рассказать.

Тоник встал. Он пошел дальше, держа подкову, как оторванную ручку чемодана. Он уже не смотрел на тени тополиных листьев.

У штакетника на углу Пушкинской и Старой Пристанской возвышалась куча металлолома. Этот лом еще три дня назад собрали мальчишки с окрестных улиц, но завод до сих пор не прислал машину.

Тоник вышел на середину мостовой, прищурился и метнул подкову в кучу металлолома.

Подкова звякнула о дырявый таз и затерялась среди железной рухляди, но Тоник все еще смотрел в ту сторону. Из-под таза торчал угол желтой таблички.

Тоник подбежал и выдернул ее. Это был номер ТК 11-25. Значит, кто-то оторвал его от самоката, чтобы прибавить лишние граммы к своей «добыче». А может быть, номер отлетел сам, и его нашли…

Тоник равнодушно сунул железную табличку под мышку и зашагал дальше.

Случилось так, что подкова и вправду помогла отыскать ему номер. Но счастливым себя Тоник не чувствовал.

Звезды пахнут полынью

Два месяца на краю стадиона рабочие монтировали парашютную вышку. К августу она была готова. Пятьдесят метров высоты. Тонкое железное кружево.

Каждый день мальчишки приходили на стадион и ложились вокруг вышки на подсыхающую траву. Горы белых облаков медленно двигались к востоку, и казалось, что вышка падает им навстречу.

Мальчишки лежали, грызли травинки и смотрели на тех, кто прыгал.

Прыгали по-разному. Одни шагали, не раздумывая, с края площадки, другие чуть-чуть задерживались, словно про себя считали до трех. А некоторые по нескольку минут стояли под белым, просвечивающим на солнце куполом и переступали с ноги на ногу. Ветер полоскал шелковый провисший парашют. Человек на площадке вздыхал и смотрел вниз. Внизу лежали зловредные мальчишки. Они

орали:

— Эй, ты там! Приклеился?!

Один раз случилось, что какой-то молодой дядька с длинными волосами и в голубом пиджаке так и не решился прыгнуть. Он задом наперед спускался по дрожащим железным ступенькам и говорил:

— У меня сердце…

Мальчишки выли. Инструктор ДОСААФ вернул длинноволосому деньги за билет:

— Пожалуйста… Раз у вас сердце…

Инструкторами были Женька Мухин, знакомый ребятам еще по водной станции, и пожилой хмурый Владимир Андреевич. За густую седину в коротком сердитом ежике прически мальчишки звали его Дедом.

Мухин внизу продавал билеты и объяснял новичкам, как подниматься на вышку и что делать перед прыжком. Дед — на верхней площадке — опутывал человека брезентовыми лямками, пристегивал карабинами парашют и рассказывал, как правильно приземляться.

Но иногда Дед надолго уходил. Тогда Женька ждал, пока из желающих прыгнуть наберется команда в пять человек. Потом вел их наверх и по одному сплавлял на землю. Сам прыгал последним.

А если никого из любителей парашюта не было, Мухин открывал задачник по физике, просил у мальчишек огрызок карандаша и, чертыхаясь, погружался в составление тепловых балансов. Он готовился не то в техникум, не то в училище. Тимка говорил: в авиационное. Когда спросили Женьку, он сказал:

— В школу поварского искусства.

Махнули рукой. Не поймешь, когда он серьезно, а когда так…

Однажды, когда не было Деда, Тимке удалось каким-то образом упросить Мухина, и тот разрешил прыгнуть.

После прыжка Тимка лежал в траве кверху пузом и небрежно объяснял:

— Когда приземляешься, надо ноги поджать и подтянуть стропы. Иначе на спину опрокинет. Ясно? А так все это ерунда. Главное, поджать ноги, чтоб спиной не хряпнуться…

Он, наверное, сто раз повторил, что надо поджать ноги и подтянуться на стропах. Тоник сказал:

— Слышали уж…

— Ну и еще послушай. Небось не треснешь, — буркнул Тимка и обиженно повернулся на живот.

Солнце грело плечи сквозь рубашки. Сонно шелестела трава. Желающих прыгнуть с вышки пока больше не было. Делалось скучно. И, наверное, просто так, чтобы разогнать молчание, Генка Звягин, который лежал рядом, лениво сказал:

— А самому завидно…

— Кому? — не понял Тоник.

— Тебе, — зевнул Генка.

— Чего завидно? — Тоник сел.

— Что Тимоха прыгнул.

— Ха… — сказал Тоник.

Не поворачиваясь, Тимка проворчал:

— Если «ха», прыгнул бы сам.

— Ну и прыгнул бы…

— Прыгни! — оживился Генка. Он приподнялся на локтях. Его серые, широко посаженные глаза смотрели на Тоника с ядовитым прищуром. — Спорим, не прыгнешь!

— Мухин же не пустит.

— А ты спрашивал?

— Все спрашивали. Никого же не пустил.

— А Тимку?

— Сравнил! Он же вон какая оглобля.

— Сам оглобля, — сказал Тимка и зевнул.